получилось.
— Вполне удачно, — сказал знакомый голос. — У тебя отлично получается.
Тельгесин моргнул, оторванный от мыслей, и увидел Мерлина. Советник сидел на краю фонтана и чертил что-то на песке тростью. Он поднялся навстречу Тельгесину, и из-под ног у него взмыли голуби — в небо наискось.
Все вокруг Мерлина выходило какое-то картинное; Тельгесин мимолетно пожалел, что ему не с кем сравнивать, возможно, это было бы действенным признаком при отличении дану от людей, и тут же ощутил укол совести — если ты с кем-то общаешься, нехорошо рассматривать его как подопытный экземпляр. Даже если это колдун и нечеловек.
— Во всяком случае, у тебя определенно получается лучше, чем вышло бы у меня, — сообщил советник и ухмыльнулся. Тельгесин задумался, стоит ли это рассматривать как комплимент.
— Я сбиваюсь.
Мерлин отмахнулся:
— Это придет со временем. Ты отлично объясняешь. Мне, во всяком случае, многое стало гораздо понятней, — Мерлин хмыкнул.
По нему сложно было понять, всерьез он говорит или нет.
— Вы… — Мерлин поднял бровь, Тельгесин поправился, — ты же сам видел все конспекты.
— Видеть мало, — Мерлин усмехнулся чему-то своему.
Они остановились на мосту. Мерлин оперся о парапет. Тельгесин встал рядом.
— Так, как у него, у меня все равно не выйдет, — сказал Тельгесин.
Он не мог не сравнивать себя с Эмрисом Виллтом.
— И не надо, — сказал Мерлин.
Он вынул из кармана плаща яблоко — яркое, как бутафорское — покрутил его в руках и бросил в воду.
Оно кануло на дно без плеска, как металлическое, только золотой бок сверкнул на солнце.
— Это опять магия? — спросил Тельгесин.
— Вроде того, — ответил Мерлин. — Не бери в голову.
[2x13] вопрос и ответ
Внутренний двор был залит светом, и от этого становилось еще неуютнее. Фонтан журчал. На поверхности воды стояла Дева Озера. Поодаль, скрестив на груди руки, подпирал стену Мерлин.
Ланс не стал бы связываться с ними; они знали про него больше, чем он хотел бы, и помнили то, что он предпочел бы забыть. Но так приказал Король, и так велела Королева.
— Что нужно делать? — спросил Ланс.
— Иди за мной и не останавливайся, — сказала Дева Озера. — Если почувствуешь, что не можешь идти — скажи мне. Это не бой и не сражение, это разведка.
Ледяная ладонь сжала его запястье, и все померкло, как на вираже. Ланс ощутил, что его тянут вперед. Он сделал несколько шагов. Двигаться приходилось с усилием, как во сне, когда не можешь двинуться с места и приходится раздвигать воздух всем телом, как воду. «Сюда», — прошелестел голос. Ланс пошел на звук. Постепенно белая мгла рассеялась.
Они шли по кромке обрыва над берегом. Море бесшумно бесновалось внизу. Небо было низкое, сизое, грозовое, тяжело давящее на плечи. Воздух был влажный, мгновенно пропитавший одежду промозглой сыростью. Дышать было неудобно. Будто кто-то пытается задушить тебя мокрым полотенцем. Каменная крошка скрипела под ботинками. Дану шла впереди босиком, и даже смотреть на это было неприятно.
Тропа над обрывом казалась бесконечной. Сквозь туман над морем проступило изваяние — каменный великан, в агонии запрокинувший лицо к небу. Из середины его груди выходила железная цепь. На конце цепи был прикован сокол, он пытался взлететь, лихорадочно молотя по воздуху крыльями, но цепь отбрасывала его обратно — снова, и снова, и снова. Серые волны бились у колен изваяния. Ланса передернуло. Чтобы отвлечься, Ланс прибросил размеры — размах крыльев у птички получался как у двухместного «бристоля».
Магия, чтоб ее.
Когда-то он просил фею принять его службу. Тогда это было бы для него важным. Но тогда она не приняла ее. Только теперь.
Тропу затянуло туманом, плотным и белесым, как молочный суп. Ланс себя чувствовал совершенно ненужным в этом выморочном мире.
Но так приказал Король. Так пожелала Королева. Королева…
Далеко над морем забрезжило оранжевое сияние — как маяк в тумане. Порыв ветра разогнал туман, и Ланс увидел великанов, тянущихся друг к другу, мужчину и женщину, сложенных из каменных блоков. Они выступали из воды, как остров, и волны бились об их колени. Губы у женщины были приоткрыты, и изнутри проступало расплавленное, сияющее, как лава. По губам ползла сетка трещин, как по земле у вулкана, и они расползались дальше, делая ее лицо неразборчивым, почти стершимся от времени. Но сквозь сетку каменных блоков, сквозь печать древности проступало одно-единственное, так хорошо знакомое ему лицо. Королева, Королева, всегда и навеки.
Мужчина, веками наклонявшийся к ней, стоял спиной к обрыву, отсюда можно было видеть только сгорбленную широкую спину. Ланс вдруг подумал, у что великана может быть его лицо. Или не его. У него зажгло щеки.
Магия, будь она проклята. Муть. Морок.
— Кто это? — хрипло спросил он.
Фея остановилась:
— Титаны, — пояснила она стеклянным голосом, свела брови, вглядываясь, и добавила, — Паоло и Франческа.
Вечно тянущиеся друг к другу. И не дотягивающиеся.
— Их заколдовали? — спросил Ланс.
— Нет, — сказала дану. — Они боялись, что любой вариант, который принесет им будущее, будет хуже того, что есть, и решили остановить мгновение, чтобы навсегда остаться в нем.
— Навсегда?
— До конца света. Это не навсегда, — уточнила фея. — Но достаточно надолго.
Ланс не знал, ужасается он или завидует. Он сглотнул.
— Ты поведешь Короля этим же путем?
— Да, — сказала фея.
Ланс зажмурился. Ему пришлось сделать усилие, чтобы выговорить, но это нужно было сделать.
— Он… увидит все это?
— Нет, — сказала фея. — Пустоши каждому показывают свое. Если бы я шла одна, я не увидела бы никого. Только море.
Ланс подавил вздох облегчения. Это было недостойно, но… У него не было права так любить Королеву, он знал это. Но у него было право служить ей и отдать за нее жизнь, если нужно. Он не мог лишиться этого.
— Госпожа… — хрипло позвал он. Фея обернулась. — Пожалуйста. Не рассказывай Королю об этом.
Фея вскинула темные брови:
— Почему?
Ланс попытался ответить, но слова застряли у него в горле.
— Не бойся, — сказала фея, не дождавшись ответа. — То, что происходит в Пустошах, остается в Пустошах. Пойдем. Недолго осталось.
Фея развернулась и опять пошла по кромке обрыва. Подол платья волочился за ней по земле и сливался с белесым туманом, плотным, как слепота. Будто облако опустилось брюхом на землю и придавило все.
Ланс ссутулился, сунул руки в карманы и побрел за ней следом. Позади, за спиной, над морем маячило сквозь пелену оранжевое пятно — там, где каменная женщина изгибалась в объятиях, и разомкнутые губы, как вино, наполняло янтарное, обжигающее сияние. Титаны. Дети людей и богов. Вымерший народ Атлантиды. Паоло и Франческа.
Они не справились. Что уж говорить о простых смертных. Но он бы отдал всю свою кровь по капле, только чтобы все сложилось так, как сложилось.
— Ага, — сказала фея. — Вот оно.
Ланс отвлекся от мыслей. Туман рассеялся. Моря больше не было. Обрыва тоже. Они стояли на равнине, плоской, как стол. Впереди медленно перекатывая тяжелые волны, текла река. Волны двигались характерными толчками — как при пробитой артерии. Ланс понял, что течет в реке, и его замутило. Сколько же людей нужно… для вот такого вот…
— Красная река, — пояснила фея.
— Зачем она… такая? — не выдержал Ланс.
Фея пожала плечом.
— Один Единый знает. Посмотри на ту сторону, — сказала фея. — Ты кого-нибудь видишь?
В ее голосе впервые мелькнуло что-то, похожее на человеческую интонацию.
Ланс прищурился. За рекой лежала точно такая же пустошь, безжизненная и каменистая. Сколько он ни вглядывался, там ничто даже не шевельнулось.
— Не вижу, — ответил он. — А должен?
Она не ответила. Ланс обернулся — фея стояла, обхватив себя за локти. Короткие темные пряди шевелились над ее головой, будто она была под водой. Лицо ее было похоже на фарфоровую маску — по нему ничего нельзя было прочитать.
Ланс опять стал смотреть на горизонт, но против воли река притягивала его внимание, взгляд соскальзывал и соскальзывал вниз, на густой багровый поток, от которого поднимался жар и шел металлический запах. Река тошнотворно ворочалась на своем ложе. Тяжело плеснула волна, потом другая. Поверх багровой ряби набежала прозрачная, стеклянистая, они скручивались в водоворот, но не смешивались, складываясь в двухцветную спираль.
Лансу показалось, что он слышит шепот. Он наклонился к воде.
— Осторожно! — крикнула дану, но было уже поздно.
На той стороне реки обрушивался сам в себя, обращаясь в прах, великий город. Трескались фрески, падали колонны, осыпался крошевом купол храма, погребая под собой старых и малых, мужчин и женщин, оставляя среди руин только одиноко
