перед крыльцом лохматя белую шевелюру.
— А как это называется? Оставить вот так, без помощи, еды и поддержки? И ожидая, что она в любой момент окажется зимой на улице и замерзнет в сугробе? Соскучился по своей Юки-онна? Новую захотел? — зло прошипела я и тоже вскочила с места.
— Да как ты смеешь! — и он попытался меня ударить лисьим огнем.
Удар был не сильный и скорей всего вреда бы мне не причинил, а просто должен был опалить и заставить опомниться. Что-то вроде пощечины, приводящей в чувство при истерике, или стакана воды, выплеснутого в лицо. При этом то, что женщин бить нельзя, ко мне не относилось. Я женщиной не была. Я была бойцом и лисицей и отреагировала соответственно.
Я выставила щит и ударила в ответ. А потом перекувырнулась в воздухе, встала в боевую стойку и распушила все три хвоста.
Что характерно, хвосты встали как влитые, хотя эта стойка у меня до этого момента не выходила. А вот Учитель Шиджеру хвосты не распушал, и сам, видимо, удивился тому, что произошло. Он разглядывал ощетинившуюся меня с любопытством и легким недоумением.
Я знала, что против взрослого девятихвостого лиса у меня не было ни единого шанса, но была твердо убеждена, что пускать его в нашу жизнь я не намерена, и готовилась ему это доказать. Я была уверена, что Шидж не будет меня убивать или калечить, так что я почти ничем и не рисковала.
Так мы и стояли, друг напротив друга, глядя глаза в глаза.
Я не знаю, чем бы это закончилось, если бы на крыльцо не выскочила растрепанная и взъерошенная Рен. Она вылетела и встала между нами, вытянув руки в наши стороны и подняв ладони в останавливающем жесте.
— Шидж! Аика! Что вы творите-то?
Я первая опустила хвосты и расслабилась.
— Хозяйка, — вдруг раздалось у моих ног, — А Бакэ чайник поставил. Может чаю?
— Ты как тут оказался? Уже и за пределами домика быстро передвигаешься? — миролюбиво спросила я у моего боевого тапка и подхватила его на ручки.
— Бакэ молодец! Бакэ через сугроб проскочил на помощь могущественной хозяйке, — сказал он, прижимаясь ко мне.
— Аика? Может и в самом деле чаю? — спросила Рен.
— Да, я замерзла, — кивнула я, поежившись.
— Меня пригласите? — подал голос Шидж.
— Нет!
— Да!
Сказали мы с Рен одновременно.
— Аика! Ты сама сказала, что это такой же мой дом, как и твой! А значит я имею право пригласить Учителя Шиджеру к нам. Или я не хозяйка? — и Рен уперла руки в боки, как торговка семечками на рынке, если бы покупатель попросил насыпать ему семечек в карман, а потом попытался бы сбежать не заплатив.
— Хозяйка, конечно, — подтвердила я.
— Значит, он приглашен! — сурово сказала Рен.
Я ничего не ответила и только молча направилась в дом.
Учитель Шиджеру застыл на пороге, но потом шагнул внутрь. И дом его пустил, чему я была очень рада. Значит Рен и в самом деле хозяйка. Потому как я не подтвердила приглашение. Это, несмотря ни на что, радовало.
А дальше мы пили чай, при этом Рен щебетала, рассказывала про моё испытание и про Бакэ. О том, как мы ходили в гости, обо всем, что успели вычитать из книги заклинаний, и про новые стойки, и еще много про что.
Шидж достал из своей Инро новые блюда, которые принес от людей. Мы охали, ахали и пробовали. Было вкусно. Только я его все равно не простила, но, когда он спросил, может ли прийти завтра на медитацию и тренировку, я молча кивнула под заверения Рен, что мы будем счастливы. На слове «счастливы» я мысленно закатила глаза и вспомнила про дивизию.
На следующий день Шидж и в самом деле пришел рано утром. Мы медитировали, завтракали, а потом тренировались. С ним и в самом деле было легче, и было бы очень глупо отвергать его помощь. Тем более, что он и в самом деле вернулся. Только вот былой легкости и доверия у нас к нему все же не было. Что-то сломалось и у меня, и у Рен. Нет, она все так же с уважением и почтительностью на него смотрела, только от былого восторга не осталось и следа.
Так прошел конец зимы и наступила весна. А вслед за весной пришло и время цветения сакуры*.
Я в прошлой моей жизни мало что знала про сакуру. И уж совершенно точно никогда не видела ее цветение. Все потому, что никакой практической пользы от этого дерева я не видела, поскольку, как правило, это были виды, которые используются в культуре только как декоративные, и они дают мелкие и несъедобные плоды.
У меня же в саду росли прекрасная слива и вишня, которые цвели ничуть не хуже этой самой пресловутой сакуры, но в отличие от нее, еще и вкусные ягоды приносили.
А еще у меня была старая груша. Груша изначально сажалась как плодовая, но привита она была на дичок. Так вот, плодовая часть груши в итоге погибла, и дикая половинка колосилась во всю. Груши на ней были невкусные, твердые и мелкие, но цвела она восхитительно. И росла у меня в саду просто потому, что лень было вырубать…. Ну и потому, что уж больно красиво она по весне цвела.
Так что понять процесс созерцания цветения сакуры я, конечно, могла, но никакого толку в этом процессе не наблюдала.
Но Рен, едва только начался этот волшебный момент, когда лепестки стали раскрываться, потащила меня в лес.
— Да как ты не понимаешь? Нужно сидеть и смотреть, как лепестки раскрываются, как они опадают и кружатся, как мимолётна эта красота, — тарахтела она, таща меня в розовый лес.
— Ну почему мимолетна? — хмурилась я, — Неделю же цветет?
— А если погода испортиться, и пойдет дождик? Он часто бывает весной! То лепестки сразу опадут. А если налетит ветер? Тогда и вовсе будет всего один день, ну, может быть, два дня цветения! — бухтела она.
— Ладно, ладно, — согласилась я, — В конце концов медитировать можно и среди розовых лепестков, не буду спорить, — сказала я примирительно.
Но стоило нам дойти до розовых деревьев, как я не смогла сдержать стон восхищения.
Настолько это было красиво!
*Сакура — собирательное название 11 видов и нескольких сортов деревьев подсемейства Сливовые, зачастую обозначает вишню мелкопильчатую. Многие виды, называемые «сакурой», используются в культуре только как декоративные и дают мелкие и несъедобные плоды. В Японии вишнёвый цвет символизирует облака. Благодаря тому, что множество цветов сакуры часто
