наедине и с этими документами, чтобы мы быстрее открылись друг другу. А потом приехал и проверил, сработало ли это. Получалось даже мило — значит, благородные у него цели были. Жаль, я не успела поблагодарить и вряд ли уже смогу. Их дороги разошлись окончательно, детектив вроде как поехал в Данию.
Впрочем, мимолётная тоска по этому поводу быстро растворилась, когда я вечером дождалась брата, чтобы с ним поговорить. И узнала, что Антон уже, оказывается, в курсе всего.
Помню, как меня это растрогало, ведь я сомневалась, что могу говорить брату, а что — нет. С учётом, что Илья совсем никому про свои проблемы не рассказывал, даже его родители не знали… А тут сам другу рассказал, до меня, причём всё.
В тот вечер он удивил меня не раз. Позже выяснилось, что и с семьёй нормально побыл и всё им рассказал. Сейчас его родители, кстати, тоже здесь.
Но даже от присутствия близких нам людей мне не становится спокойнее. Ильи рядом нет — и потому я буквально не в состоянии усидеть на месте. С трудом удерживаюсь, чтобы не дёргать каждого человека в белом халате, который показывается в зоне моей видимости.
Мать Ильи чутко улавливает моё состояние и, когда в очередной раз ёрзаю на месте, вдруг обнимает.
Не то чтобы это жест от чужого человека под давлением обстоятельств — совсем нет, Илья познакомил меня со своими родителями ещё неделю назад, да и на парочке обследований они тоже появлялись. Помню, что он скорее не понимал, зачем оно надо, но позволял им. Просто потому, что знал — поскольку те были не в курсе раньше, сейчас хотели максимально участвовать, чтобы хотя бы немного сбить чувство вины, что даже не догадывались. Наверное, по этой же причине и меня приняли с таким теплом, будто я их родная дочь. К Антону, конечно, тоже отнеслись сердечно, хоть и вышло так, что познакомились с ним позже, чем со мной. И это несмотря на то, что с ним Илья дружит дольше, чем со мной встречается.
Такое ощущение, что его родители думают, что именно благодаря мне он изменился и перестал держать всё в себе. Не знаю, насколько это правда, но немного даже неловко.
Хотя я, конечно, обнимаю его мать в ответ, с неменьшим теплом. Сегодня мы друг другу толком ничего не говорим. Оно и понятно. Не самое удачное занятие — пытаться успокоить кого-то, когда сам на пределе, как бы ни глушил в себе.
Илья ведь буквально заставил меня поесть с утра. Иначе бы не стала от волнения. И шутил постоянно, подкалывал, давал понять, что всё отлично. Я поддерживала, загоралась, но теперь даже воспоминания об этом не особо помогают. Неизвестность хуже всего. И ведь я оптимистка, искренне верю, что такой сильный парень, как он, уж точно выдержит операцию, насколько бы сложной ни была. Да и российские кардиологи — лучшие в мире, что известный многим факт. Но никакие доводы не помогают окончательно отстраниться от проклятых пятидесяти процентов того, что что-то может пойти не так.
А ведь мы тут, возможно, ночевать вообще будем. Не знаю, сколько времени уже так сидим, но нас предупредили, что точную длительность тут не укажешь, всё будет зависеть от процесса самой операции.
Наверное, имели в виду возможность осложнений и устранение их.
И вот как раз по этой причине особенно нервно проходят секунды, сливающиеся в минуты, а то и часы — точно не знаю. Каждая новая словно вибрирует в сознании возможностью тех самых осложнений.
Словно сквозь вату слышу, что отец Ильи и Антон о чём-то тихо переговариваются. Вроде бы на левую тему вообще, наверное, так проще. Кажется, я слышала что-то про младшего братишку Ильи, которого, кстати, тоже пару раз видела, когда в гости к ним ходила. Забавный малыш, причём похож на моего любимого. Как-то разом представила Илью в детстве, когда увидела его брата. А потом раскрутила его родителей на фотки, которые подтвердили мои представления.
Ну надо же. Я всё-таки улыбаюсь, вспоминая это. Мягко отстраняюсь из затянувшихся объятий матери Ильи и даже прислушиваюсь, о чём речь. Быстро понимаю, что о том, с кем оставили ребёнка сегодня. С бабушкой, говорят.
Я уже решаюсь всё-таки присоединиться к разговору, чтобы заодно и молчаливую мать Ильи отвлечь посторонней темой, причём, наверняка, одной из любимых, ведь о маленьком сыне. Но неожиданно мужчины синхронно замолкают.
Слежу за их взглядами и вижу, что из операционной выходит хирург. Кажется, на какое-то мгновение мы все замираем. А он подходит к нам.
Поднимаемся, наверное, одновременно. От напряжения, кажется, не дышу. Даже не слышу, кто-то уже задал вопрос, или мы все дар речи потеряли. Зато отчётливо различаю слова врача:
— Всё хорошо. У вас сильный парень, выдержал. Будет жить.
Глава 31. Ева
Какой насыщенный у меня выдался первый семестр в универе. Даже удивительно, что со всеми приключениями и переживаниями умудряюсь сдать зачёты и даже один экзамен. Остальные после каникул будут. И пока у меня уже намечается повышенная стипендия, пусть в ней и не так много смысла. Не та сумма, чтобы ради неё биться, хотя всё равно приятно будет.
Илья с Антоном, кстати, тоже уже справились со своими зачётами. Брат одним из первых, у него там многие автоматом были. Ну а любимый скорее восполнял пробелы, чем легко порхал от предмета к предмету — не те у него приоритеты. Как, впрочем, и у меня. Но мы справились — со всем.
Выхожу из аудитории на подъёме, зная, что меня ждут. Что впереди свободное время, каникулы, а чуть позже и Тюмень, куда я собираюсь поехать в сопровождении уже двух замечательных парней. Пора бы и мне Илью с родней познакомить. Тем более он с энтузиазмом воспринял это решение.
Как хорошо, что мы учимся в одном универе... Видимся даже когда оба замотаны делами.
Вот и сейчас стоит мне только пройти усевшихся на всех ближайших скамейках повторяющих однокурсников, как вижу знакомое лицо. Илья пока в телефоне сидит, листает там что-то, чтобы скрасить ожидание.
Не выдержав, я ускоряю шаг. Он словно чувствует, поднимает взгляд... И у меня будто дежавю.
Я ведь так же шла к нему тогда, в сентябре ещё, когда девчонки мне задали поцеловать первого парня, которого увижу. Тоже на глазах у других, тоже Илья не сразу заметил, в телефоне сидел и тоже… Да, кажется, тоже он тогда так на
