на одежде, полностью перепачканной ею, однажды перестаёшь пугаться.
Я сглатываю, ощущая, как к горлу поднимается неприятный комок. Потом пытаюсь сохранять ровное дыхание, хоть и получается у меня плохо.
— Поэтому он носит чёрную или красную одежду, — тихо предполагаю я.
Зайд кивает:
— Да. Поэтому. На чёрном или красном крови не видно, верно же? Видимо, Вистан нанёс его детской психике травму. С тех пор он всегда только такую и носит.
Мне становится плохо. Дышать так сложно, будто воздух превратился в более тяжёлый и труднопроходимый газ. Пытаясь отвлечься, я повторяю вопрос:
— Но ты так и не сказал, чем ты сам занимался у Могильных карт.
— Ты реально хочешь всё ещё это услышать?
Я киваю.
Зайд цокает, закуривает, выдыхает дым в воздух и всё-таки отвечает:
— Я похищал девушек, которых впоследствии продавали в сексуальное рабство.
У меня содрогаются колени от услышанного. Он видит моё поменявшееся лицо и с усмешкой говорит:
— Я же сказал, тебе не надо было этого знать.
— Как ты отбирал их?
— Разъезжал на тачке, выглядывая особо симпатичных, и чаще всего похищал их прямо с улицы. Потом делал так, чтобы их больше никто не искал. Никогда. А имея такие связи, это сделать было совсем не трудно.
У меня пересыхает в горле, отчего дышать теперь кажется совсем уже непосильной задачей.
Получается, к его внешности «плохиша», увлечению сигаретами, алкоголем и беспорядочными половыми связями прибавляется ещё и ужасный род деятельности. Зайд представляет из себя человека, которого все должны всячески избегать. А я в первую очередь.
— Не парься, — усмехается он. — Думаешь, я и тебя могу втихаря передать кому-нибудь в сексуальное рабство? Ты же самый ходовой товар. Красивая, молодая, да ещё к тому же девственница.
— Нет, не думаю, — уверенно отвечаю я. — Ты не будешь ничего такого делать, ведь в таком случае Гай сам отдаст тебя в сексуальное рабство.
Он согласно кивает и хохочет:
— Да. Ты ох_енно права, цыпочка. Поэтому я не буду рисковать.
Но мне легче от этого не становится.
Глядя на смугловатую кожу Зайда, на тёмные густые брови, на карие глаза с чёрными длинными ресницами, обычно несвойственными европейцам, я понимаю, что мне вдруг стало интересно узнать о его происхождении. И я себя не сдерживаю:
— Откуда ты?
Моя резкая смена разговора заставляет его удивиться: видно по лицу.
— Просто ты не похож на остальных ребят, — объясняю я. — В твоей внешности есть что-то… восточное.
— В точку, цыпочка. Я из Ирана.
Теперь моя очередь удивляться.
— Надо же... — произношу я спустя несколько секунд. — Теперь всё понятно. Изначально я предполагала, что ты американец. Или британец. Наверное, потому что Могильные карты родом оттуда, и я решила, что вы все выходцы из Англии.
— В начале так и было, но после того, как Харкнессы перебрались сюда, они начали принимать в свои ряды всех, кого считали достаточно ё_нутыми для их работы. Кроме темнокожих.
Меня заинтересовывают его последние слова, и я решаю детальнее о них расспросить:
— Почему?
— Харкнессы и вся их шайка – просто невъе_енные расисты. Они считают белых как бы высшей расой ещё с тех времён, когда только прибыли в Штаты. Первое время они даже покупали себе темнокожих рабов: в основном, для работы на плантациях с наркотой, которые как-то, бл_ть, маскировали под сахарные тростники. Потом и работорговлей начали заниматься. Ещё во времена Дикого Запада, когда Харкнессы укрепляли своё влияние на местных, собирая самых отъявленных негодяев, один из далёких предков Гая был шерифом в Южной Каролине, легко мог уладить все дела с полицией, если они возникали, в том числе и жестоко обходился с темнокожими. Его любимым занятием было подвешивать их вверх-ногами как бы в наказание, делать надрез на шее и смотреть, сколько времени понадобится для того, чтобы вся кровь собралась в одном месте. Так что эта ненависть к чёрным у них в крови. Даже ко мне первое время относились как к низшему существу из-за моего происхождения, пока Гай не поставил их на место.
Почему-то я не слишком поражена этой информации, приняв её как нечто очевидное. Вся эта преступная империя, видно, с самого своего основания построена на ненависти и насилии, так что тут даже нечему удивляться.
— Мне до сих пор не верится, что всё это они смогли провернуть, — мыслю я вслух, решая, что подобные разговоры могут как-то быть полезны для меня в будущем. — Я слышала об итало-американских мафиях на территории США, фильмы даже видела, но впервые слышу об английских…
— Они не называли себя мафией, пока обустраивались в Англии. Они были просто преступниками, сумевшими протиснуться к верхушке своей хитростью, собирались во всякие группировки и скрытно учиняли преступления, не привлекая лишнего внимания. Полную свою силу Харкнессы всё-таки получили именно в Америке, а мафией их стали называть уже позднее. Ты же помнишь ту историю о Бришене Харкнессе, о которой распинался Нейт.
Я киваю, в самом деле всё ещё хорошо помня об основателе всего этого кровавого царства.
Зайд устремляет взгляд вперёд, видно, уже закончив свой рассказ. Мне совершенно неизвестно, умеет ли этот парень ощущать тоску в своём сердце, но я решаю посочувствовать ему, вспоминая о судьбе его матери:
— Мне очень жаль, что твоя мама...
— Мне тоже. Поэтому вместо фамилии ху_соса-папаши я взял её фамилию. Хоть как-то хотел почтить её память.
Я снова киваю, на этот раз печально, а затем задумываюсь о судьбе тех, кто состоит в этой масштабной преступной организации. Неужели все они так или иначе пострадали от неудачных стечений обстоятельств, вынудивших их пойти на такой опасный и не имеющий пути назад шаг?
Возможно, так и есть. И это очень печально.
Я никогда не знала страданий. Встреча с Гаем действительно перевернула мою жизнь. До этого дня я жила, глядя на всё через розовые очки. Моей главной проблемой было вынужденное принятие Франчески в нашу семью. Меня совершенно ничего больше не волновало и не заботило. Богатые родители возили меня по самым шикарным курортам, покупали мне всё, что только было угодно моей душе, делали дорогие подарки. У меня было всё, о чём только могла мечтать любая девчонка.
Но как это часто бывает, я не ценила того, что имела, отвлекаясь на совершенно второстепенные проблемы. Не была благодарна за всё, что у меня было. Игнорировала факт того, что
