Комитету успешной работы на благо родины. Вот, собственно, и всё. Мы переглядываемся в лёгком недоумении. И ради этого нас всех собрали? Остаётся предположить, что самое интересное Зых от нас утаил. Или что председателю, оторванному от практической работы, сказать особо-то нечего.
Впрочем, как выясняется, это лишь прелюдия к основной теме.
— А теперь, — продолжает Зых, откладывая письмо, — я передаю слово полковнику Заливскому. Он доложит о состоянии дел, связанных с подготовкой к выступлению в границы Царства Польского.
Полковник сжато, в общих чертах, докладывает ситуацию.
Отряды для вторжения сформированы и ждут сигнала. Помощь волонтёрам в пересечении границ будет оказана эмигрантами на местах. Оружие и амуниция ждут на территории Царства в опорных точках восстания. План действий (нападений на российские гарнизоны) подготовлен. Готовы также зажигательно сочинённые листовки и брошюры для привлечения в наши ряды сочувствующих крестьян. (Кремповецкий с видом скромной гордости откидывается на спинку стула.) Приняты меры, чтобы накануне восстания и после его начала во всех костёлах Привислянского края ксендзы поднимали народ…
Внимательно слушая полковника, отдаю должное работе, проделанной за считанные месяцы. Чувствуется британская методичность, скрупулёзность и основательность. Конечно, план составлял покойный Гилмор, иначе и быть не могло. Поляки к системной работе приспособлены слабо. Это люди-порох, люди-ураган, люди-вдохновение. Их вспышки недолговечны. Однако в порыве краткосрочного энтузиазма дров способны наломать немало…
Да, серьёзная работа. Закопавшись в переговоры с волонтёрами, я её масштабов толком не представлял, хотя и знал, разумеется, что кроме меня на подготовку восстания работают и другие люди. Но вот странность: бросается в глаза (точнее, в уши), что полковник излагает ситуацию в самых общих выражениях. Ничего конкретного, никаких деталей и подробностей. Солтык пытается задать уточняющий вопрос, однако Зых его останавливает.
— С вашего позволения, панове, подробностей не будет, — заявляет сурово.
— Почему? — тут же спрашивает неугомонный Кремповецкий.
— Потому что где-то рядом находится русский агент, а ему наши секреты знать ни к чему, — поясняет Зых. — Особенно в канун решающих событий.
С этими словами человек-сова меряет собравшихся подозрительным взглядом.
Заявление Зыха производит сильный эффект.
— С чего вы взяли? — восклицает Петкевич, вскакивая на ноги.
— Ерунда какая-то, — вторит Гуровский.
— Ерунда? Если бы… Помните мсье Фуко? Он недавно был у нас в Комитете. Прекрасный человек, очень помогавший нашему движению…
— Помним, и что?
— А то, что несколько дней назад его убили. Пулей, прямо в сердце. И спрятали тело на свалке. Кто усомнится, что преданный друг Комитета пал жертвой наших врагов?
— Чёрт побери… — бормочет Гуровский.
— И это лишь один эпизод, — сурово говорит Зых. — Скажу прямо: есть все основания полагать, что враг не просто существует — он активно действует. И, разумеется, прежде всего он стремится сорвать наше выступление. (Полковник по-бычьи наклоняет крупную голову и делает непристойный жест.) Вот так.
Некоторое время собравшиеся обдумывают неожиданные сведения.
— Что в этой связи вы намерены предпринять как временный глава Комитета, пан Цешковский? — официальным тоном спрашивает Водзинский.
— Делается всё необходимое — неопределённо отвечает Зых. — Вы можете быть уверены, пан Водзинский… и все наши соратники тоже… что в ближайшие дни враг будет раскрыт и наказан. А пока предлагаю сохранять полную секретность, быть настороже и сообщать мне обо всех странных или подозрительных событиях в Комитете.
— Хорошенькое дело, — бормочет Кремповецкий. — Оказывается, за нами шпионят…
— А вы ждали чего-то другого, пан Тадеуш? Для русских мы, как кость в горле, — негромко произносит Зых. — Они нас боятся, боятся нашей борьбы за независимость родины, и не напрасно. Мы победим любой ценой!
— Да здравствует Польша! — кричит Солтык, выпучив глаза.
Началось… Сейчас кто-нибудь затянет «Еще Польска не сгинела».
Словно предчувствуя такую угрозу, человек-сова быстро поднимает руку.
— И ещё, панове… На три дня я должен оставить Комитет. Дела требуют моего отъезда из Парижа. Мы с полковником Заливским должны посетить… впрочем, не будем вдаваться в подробности. На эти дни исполнять обязанности председателя Комитета я попрошу… — следует короткая пауза, — пана Гуровского.
Бывший граф неторопливо поднимает со стула тучное тело.
— Почту за честь! — веско произносит он.
И, прижав руку к сердцу, хрипловатым баритоном запевает «Еще Польска не сгинела».
Н-да… Чему быть, того не миновать.
Машинально подпевая сподвижникам, думаю о том, что время неофициального визита за бумагами Зыха определилось само собой.
Наутро, прежде чем появиться в Комитете, захожу в ближайшую аптеку, снадобьями которой иногда пользуюсь. (На здоровье не жалуюсь, но жизнь есть жизнь — от мелких недомоганий вроде насморка никто не застрахован.) Объясняю знакомому аптекарю, что мне надо, и через несколько минут покидаю пропахшее лекарствами помещение, унося в кармане маленький пузырёк с прозрачной жидкостью.
В нашем особняке непривычно тихо. Эмигрантов, от которых при Лелевеле было не продохнуть, Зых отвадил, а набор волонтёров закончился. В пустых кулуарах вальяжно расхаживает Гуровский. Заметно, что ему нравится быть главным. Величественно поздоровавшись, он пытается втянуть меня в разговор на политические темы, однако очень кстати из кухни выглядывает Агнешка.
— Начните уборку с моего кабинета, — прошу девушку. — Я вчера весь день со старыми бумагами разбирался, напылил…
Поднимаюсь к себе, а следом приходит Агнешка. Надо ли говорить, что она с порога бросается на шею. Два дня не встречались, — соскучилась. Я, признаться, тоже. Но сейчас есть дело более важное.
— Сегодня ты мне нужна, — говорю без обиняков.
— Только сегодня? — капризно уточняет девушка, надув губы.
— Прелесть моя, не цепляйся к словам… Цешковский на три дня уехал из Парижа. Сегодня ночью я хочу навестить его кабинет.
Агнешка делает большие глаза.
— Цешковского-то не будет, а как же охранник? Он тебя ночью не пустит.
— Вот здесь мне и понадобится твоя бесценная помощь…
— Я боюсь, — заявляет Агнешка дрогнувшим голосом.
Женская логика во всей красе… Ещё ничего не знает, но уже боится.
— Опасаться нечего, — говорю терпеливо. — Ничего особенного от тебя не потребуется. Ты же Збигневу, охраннику, ужин готовишь?
— Ну да, каждый вечер.
— Сегодня вольёшь ему в суп или чай вот это.
Передаю девушке пузырёк, полученный у аптекаря.
— Яд? — лепечет Агнешка.
— Не говори ерунды, — отвечаю резко. — Это сонные капли. Вылей целиком. Заснёт до утра, а я тем временем сделаю всё, что нужно. Ты обычно во сколько приносишь ему ужин?
— Часов в восемь или около этого.
— Кто в такое время ещё может быть в особняке?
— Да уже никого. Цешковский иногда засиживается, так ведь его нынче нет.
— Вот и хорошо. Принесёшь ужин и ступай домой. Дальше моё дело. И вот что ещё…
— Ключи, — говорит догадливая Агнешка, и я киваю.
Речь, понятно, не о тех ключах, что она мне передала несколько дней назад.
Чтобы ночью
