на выездное заседание малого Совнаркома. В другом городе. Любимая, будем писать друг другу. Нравы пока в некоторых кругах относительно свободные, революционные. Ну, а если вдруг не сработало мое гусарство, значит просто разошлись краями, как в море корабли. Обвинений в изнасиловании мне не нужно, у меня своих дел полно. Так что на нет и спроса нет.
Вот значит, однажды в университете, во время одного из моих визитов, я повстречал знакомого герпетолога, некоего Юрия Циммера.
— Пойдем ко мне, — сказал он, шагая по коридору с видом человека, который чем-то взволнован и страшно куда-то спешит.
Я последовал за ним.
В лаборатории, стоя возле стола, уставленного сетчатыми ящиками, Циммера уже ждали несколько человек.
— Сейчас, брат, начнем священнодействовать, — сказал он мне, весело блеснув очками. — Гляди, учись, запоминай — может пригодится.
Как у матери великовозрастный сын всегда ребенок, так и для профессора я казался вечным учеником. Циммер и представить не мог, что я умею доить змей получше него.
Герпетолог подал знак, и «священнодействие» началось. Лаборант, облаченный в белый накрахмаленный халат, отодвинул крышку ящика и осторожно вынул оттуда серую гадюку. Взяв змею пониже головы, лаборант поднес к ее рту пробирку. Гадюка мгновенно вцепилась в край пробирки, и по ее стенке скатилось на дно несколько капель яда.
Гадюк — их было чуть ли не сорок штук — недавно наловили в пойме реки Ирпень.
Пара штук из них досталась и мне, и я проделал с ними то же самое, что перед этим делал в Туркмении. Чем заслужил одобрение профессора, местного добытчика змеиного яда. Туше!
Свойства змеиного яда известны с глубокой древности. В больших дозах — это грозное смертельное оружие, которым можно убить наповал любое самое крупное животное; в малых дозах — это ценное лекарство от многих тяжелых заболеваний.
Но сведений о яде все еще было недостаточно. Изучение его велось на самом высоком современном уровне коллективами нескольких институтов нашей страны.
Один из них находился в Москве. Юрий Циммер советовал мне заехать в этот институт и познакомиться с профессором Талызиным — известным специалистом в области паразитологии и большим знатоком змей. А мне такое предложение только в кассу. Можно окунуться в еще один девичий цветник. Только уже в столице. А я все еще в поиске. Подходящего спутника жизни. Которого пока еще не нашел, хотя ищу его постоянно. И усердно.
Будучи проездом в Москве я поспешил последовать совету Циммера, познакомившись с этим авторитетным в сфере советской науки человеком. То есть знаменитым профессором Талызином. Который мне тоже стал помогать с публикациями. В обмен на змеиный яд. Так как я лез ему без мыла во все отверстия. И кроме этого, я получил право на законных основаниях шастать по институту и знакомиться с девицами.
В общем, если бы не грядущая война, то мои дела шли неплохо. Я, выставив отвальную, в мае 1938 года съехал с санитарной станции, арендовав половину дома в центре Байрам-Али. У горожанина по имени Хусни-эд-дин.
Этот дом тоже находился неподалеку от бывшей царской резиденции. Две комнаты плюс летняя кухня, плюс хозяйственные постройки, которые я приспособил под содержание змей. Не желая, чтобы мне докучали любопытные соседи, на всех дверях я наклеил самодельные рисунки с нарисованным черепом и костями.
Внешним признаком достатка хозяина был покрытый виноградными лозами двор. Виноград требует много воды, а простые смертные доступа к ней не имели. Надо признаться, что хотя Маргиана славилась своими садами, но домашние сады все же являются привилегией не многих, и обнесены такими плотными стенами, как будто за ними содержится золотой запас страны.
Хозяину я платил 100 рублей, но он всем говорил, что пустил меня за 50.
По ленивым движениям Хусни-эд-дина, торговавшего на местном рынке в ковровом ряду, было видно, что работать он не любит, оттого скучает, и в то же время, очень дорожит своим бездельем. Ему было хорошо, покойно, и он с удовольствием думал о том, что ему хорошо, и не хотел ни чем нарушать свое спокойствие.
«Зачем пришли эти русские, чего им надо? — думал он с раздражением в сердце, подымаясь с корточек, когда заканчивал курить длинную трубку. — Эти русские всегда желают того, чего никогда не бывает…»
С таким образом жизни мои деньги пришлись этому человеку очень кстати.
Хочу сказать, что здешние туркмены, потомки древних маргианцев, очень любят тишину и покой. Их неторопливость и умеренность происходят не от праздности и лени, а от духовной зрелости. Им некуда торопиться, они все уже узнали, все поняли, и точно отделили хорошее от плохого.
Фанатически исповедуя религию Магомета, они в тоже время все еще остаются в душе такими же последователями пророка Зоратуштры, который был родом из этих мест, какими были их предки. Тайной является для них земная жизнь, но не небесная.
Маргианцы находят радость под каждым деревом, возле которого протекает небольшой ручей или арык. Они могут сидеть здесь неподвижно, от восхода до захода солнца, как будто жизнь вокруг остановилась.
Для маргианцев жизнь европейцев, все равно, что для нас жизнь краснокожих индейцев. Сплошная экзотика!
— Зачем Вы так мучаетесь? — спрашивал у меня Хусни-эд-дин, который ездил молодым человеком в Париж в 1913 году.
То есть четверть века назад. Он, перелистывая старые журналы «Ревю де Дё Мод», рассказывал мне о этой своей поездке в Париж, как о несчастном случае.
— На улице было много лишнего света, — говорил он, все еще сильно переживая. — Мне все мешали, и я всем тоже мешал. Все куда-то торопились, и я, глядя на них, тоже стал торопиться, хотя спешить мне было некуда. Вокруг меня было так много людей, что я не мог понять, для чего все они собрались здесь? Смотря на меня, все улыбались, как тихо помешанные, и я тоже старался улыбаться, подражая им, хотя мне было совсем не весело. Наконец, я с трудом выбрался на дорогу, стал среди гудевших на меня машин, и заплакал…
Надобно заметить, что мое новое жилье все же было дальше от «дворца» и ближе к вылепленному из глины туземному городу.
