— Я пробыла здесь больше года и дня!
— Я не собираюсь возвращать тебя в Хоксфорд, а если бы собирался, то, проживи ты здесь хоть десять лет, все равно забрал бы. — Он сделал паузу, давая ей возможность почувствовать угрозу, затем положил на стол рядом со свечой серебряную марку.[4]
— Я этим больше не занимаюсь. Теперь у меня есть муж, и ему это не понравится. Если надо, в таверне несколько женщин, так что…
— Я хочу поговорить с тобой, вот и все.
Она удивленно вскинула брови — с ее точки зрения, просьба лорда прозвучала весьма странно. Аддис опустился на табурет и, после непродолжительных колебаний, она села напротив.
— Ты уехала из Хоксфорда после смерти Клер?
— А чего еще было ждать? Мой двоюродный брат уехал за несколько лет до этого, я знала, что он тут. Рэймонд — неплохой лорд, но если раньше я прислуживала леди, то после смерти Клер опять стала такой же, как все. Вот я и уехала.
— Ты присутствовала, когда умирал Бернард?
— Да. Клер поехала повидать его перед смертью. Попрощаться. Затем я поехала с ней из Барроуборо.
— И что он сказал перед смертью? Об Эдит?
— Знаете, так тяжело было смотреть на их любовь и горе… Меня позвали, чтобы я засвидетельствовала его последнюю волю. Он дал ей и ее потомкам свободу. И правильно сделал, давно надо было сделать это, потому что вроде как ставил ее выше всех, прямо как леди, а на самом деле она была такая же, как и мы все. По справедливости, так надо было давным-давно ее освободить. А какой прок от свободы, когда она уже болела и ей самой оставалось уже недолго на этом свете?
— И священник при этом присутствовал?
— Конечно. И мы все поставили отметки на какой-то бумаге.
— Ты уверена, что Бернард упомянул потомков Эдит? Ее дочь?
Она убежденно закивала головой:
— Он о Мойре как о собственной дочери говорил. Хотел, чтобы она была свободной. Тоже правильно, я считаю. Она же жила совсем не так, как мы, чуть ли не с самого рождения. А представьте, каково после хорошей жизни возвращаться в обыкновенную? Я бы не смогла, честное слово.
Он покопался в кошельке и рядом с маркой положил шиллинг.
— Ты точно уверена, что он подарил свободу не только Эдит, но и ее дочери?
Элис подняла на него удивленный взгляд. На первую монету лег второй шиллинг.
— Точно, или сомневаешься? Может, ты перепутала…
Она облизнула губы.
— Вообще-то, это так давно было. Наверное, я не стала бы утверждать под присягой….
К монетам присоединился еще один шиллинг.
— Да, я припоминаю, там что-то было неясно. Вроде, говорил, но в бумагах ничего не записали, насколько я помню.
Аддис удовлетворенно кивнул. Элис протянула пухлую руку за монетами.
Он перехватил ее руку прежде, чем она успела сгрести со стола монеты.
— И еще мне кажется, ты давно хотела вместе с пилигримами совершить паломничество в Кентербери.
— Совершить паломничество! Какое там паломничество! Здесь работы невпроворот! А паломничество может занять месяц, а то и больше — это ведь надо пешком дойти до могилы и вернуться обратно.
— Ты подумай о благах для своей бессмертной души. А денег здесь достаточно, чтобы нанять кого-то, кто поможет твоему кузену, пока тебя не будет.
Она задумалась.
— А и то верно. Если по правде, я всегда мечтала совершить паломничество. Тут таких разговоров от людей наслушаешься, про такие чудеса рассказывают! Говорят, собор один чего стоит. Что в раю побывать.
Аддис добавил к кучке очередной шиллинг.
— Может быть, у могилы святого Томаса ты и за меня помолишься.
— Конечно, конечно, милорд, — она не сводила жадных глаз с монет. — Это все, что вы от меня хотели? Мне нужно кружки перемыть, а потом…
Аддис передвинул свечу ближе к женщине. Не блещет умом, к тому же слишком напугана, чтобы врать убедительно.
— Нет, это еще не все. Еще ты мне расскажешь о том, как жила Клер в Барроуборо после того, как я уехал. Я хочу услышать о рождении Брайана и смерти отца.
Густые брови взлетели вверх, превратившись в крутые дуги.
— А что тут рассказывать?
— Я все равно хотел бы послушать.
— Лучше бы оставить покойников почивать в мире.
— Начни с мальчишки. Как она относилась к нему при жизни?
Ее глаза сузились, превратившись в маленькие щелки:
— Как и следовало ожидать, как еще? Мальчишка ведь зачат был в насилии, так?
Он услышал в голосе осуждение, которого не мог скрыть даже страх.
— Значит, так она говорила? Если моя жена откровенничала с тобой, то, наверное, начать надо еще раньше. Я хочу знать, что рассказывала тебе Клер. Я хочу знать все.
Аддис невидящим взглядом смотрел на стопку монет на столе. Он обнаружил деньги под камнем в камине, в том самом тайнике, который однажды, когда он был еще мальчишкой, показала ему мать. Этот тайник Джейн и Генри не нашли.
Тридцать фунтов. Не слишком много, если понадобится собрать войско.
Мысли вернулись к монетам, оставленным в таверне, где работала Элис. Он заплатил непомерно высокую цену женщине, с которой не собирался даже спать. Одной лишь марки хватило бы, чтобы нанять рыцаря на целый месяц. Впрочем, деньги не потрачены напрасно, если ему удастся отправить Элис за пределы Саутворка на месячный срок. Наверное, он должен был испытывать угрызения совести за то, что с помощью взятки лишил Мойру единственного доказательства полученной от Бернарда свободы, однако чувство вины заглушала неутолимая потребность ощущать ее присутствие рядом. Даже свидетельство Элис не освобождало ее от обязанностей в отношении Дарвентона по причинам, которые он объяснил во время суда, однако он не имел ни малейшего желания разбираться сейчас во всех тонкостях закона.
Элис долго отказывалась говорить о Клер. Может быть, ей не стоило труда предать Мойру, такую же, как и она сама, вилланку, воспитанную не там и не так, как следовало, но от обсуждения своей бывшей леди она упорно уклонялась. Впрочем, у Аддиса тоже не было особого желания ворошить прошлое. Он выдержал ее рассказ только потому, что должен был узнать все наверняка. Аддис и раньше догадывался о многом из того, что она рассказала, поэтому в тот вечер, слушая Элис, почти ничему не удивлялся. Наверное, он должен был ощутить больше сочувствия, когда Элис описывала одиночество Клер, но где-то в глубине души он испытал злорадство оттого, что женщина, которая оставила его один на один с подлинным адом, и сама некоторое время побывала в его шкуре.
В первый раз за многие годы он вызвал в памяти ее образ, и воспоминание о ее красоте едва не подтолкнуло его к пониманию. Женщина, чья внешность заставляла подчиняться ей самых суровых и сильных мужчин. Увы, под хрупким панцирем внешности не оказалось достаточной внутренней силы. Во всем мире подобные Клер женщины берут без спросу все, что им заблагорассудится, потому что окружающие всегда готовы отдать им это сами. К чему удивляться, что Клер, как выяснилось, совершенно не умела отдавать, и даже в тот момент, когда этого потребовал долг, она оказалась абсолютно бессильной.
