дня знал, что я «та самая» разве нет? Но это не мешало тебе смешивать меня с грязью. Тогда зачем все это? — я неопределенно махнула рукой.
Я давила на него. Мне хотелось, чтобы он ушел, совсем как в тот раз в моей спальне, когда мне приснился кошмар. Но вместо того, чтобы сбежать, мужчина сделал шаг ко мне, не отрывая от меня взгляда.
— Я ведь уже говорил, что боялся.
— Чего?
— Тебя. Себя. На самом деле, сила Тайрона была со мной не с рождения. Она проснулась в четырнадцать. И с этого возраста я стал говорить себе, что мне нравится быть одному, что мне противно присутствие в моей жизни кого-то еще. Я настолько цеплялся за эти слова, что в итоге поверил в них.
Армен говорит об этом ровным тоном, словно это ничего не стоит. Но ведь реальность куда более болезненна. Даже не могу представить, что значит, остаться в полной изоляции от людей, не видеть их лиц, разговаривать с ширмой и передвигаться по тайным ходам, лишь бы не попадаться никому на глаза.
Я не хочу этого. Не хочу представлять, но перед моими глазами невольно встает образ четырнадцатилетнего Армена, который находится в абсолютной темноте и одиночестве.
— А что твои родители?
Впервые с начала этого разговора мужчина сжимает челюсти и отводит взгляд. Он молчит, и я думаю, что он так и не ответит, но в конце концов Армен отрывисто произносит:
— Они не верили. Не верили, что я унаследовал силу Тайрона, а может быть думали, что достаточно сильны, чтобы не поддаться ей. Родители часто виделись со мной после пробуждения силы. И… Они сошли с ума.
По моей коже табуном бегут мурашки, а глаза отчего-то начинает жечь. Может быть, потому что отчасти мне это знакомо? Остаться без родителей в раннем возрасте? Да, моя мама жива, и я люблю ее, но не могу сказать, что она испытывает ко мне те же чувства, именно поэтому я и ушла.
Как и у меня, рядом с ним не было бы никого, кто обнял бы его и сказал, что любит, и что все будет хорошо. Как и я, он рос в полной неизвестности о том, каким будет его будущее и наступит ли когда-то просвятье. И как и я, он убедил себя в том, что ему никто не нужен.
— Тогда почему? — спрашиваю я, и мой голос на грани шепота.
Я боюсь. Я в ужасе. Я не могу преодолеть это, так почему он может?
Армен ловит мой взгляд и вновь обхватывает мое лицо ладонями. Я замираю, привычно пойманная в ловушку этого взгляда.
— Когда ты пришла в мой кабинет, действие твоей крови уже спало. Поэтому я запретил Эстесу пускать тебя - боялся, что станешь одержимой, как и другие. Но ты ворвалась, требуя объяснений, и ни на миг я не почувствовал твоей «жажды».
— Жажды?
Уголки его рта дергаются в намеке на улыбку. И меня вдруг окутывает теплом его взгляда. Это настолько неожиданно, что я пропускаю удар, и он несется прямо к моему барьеру.
— Твоя кровь лишь притупляет мою силу. Но женщины все равно вожделеют меня. За долгие годы я привык презирать это, — по его лицу пробегаются странные эмоции, он сглатывает, словно на мгновение погружаясь в свои воспоминания, но вскоре его взгляд проясняется, и Армен вновь вглядывается в мое лицо, словно находя в нем ответы на все свои вопросы. — Меня бесил этот «голодный» взгляд. Но я никогда не ощущал ничего подобного от тебя. Кажется, ты первая женщина, кто так яростно меня ненавидит. И даже без действия крови ты все равно осталась собой. И… — он вдруг закрывает глаза, вжимается свои лбом в мой и тяжело выдыхает. — И… Мне надоело испытывать это вечное раздражение и беспокойство о том, где ты, кому ты сейчас улыбаешься, кто занимает твои мысли, что происходит между тобой и этим щенком… Ты сводишь меня с ума, и я устал отрицать это.
— Почему ты все это говоришь мне? — спрашиваю его на грани слышимости.
— Я уже говорил тебе, — он вновь встречает мой взгляд и уголок его рта дергается. — Я ненавижу ложь и не прощаю ее, даже самому себе. А я уже довольно долго отрицал то, что чувствую к тебе. И мне это не нравится.
Внутри меня все переворачивается. Ведь я самая настоящая лгунья - трусиха и лгунья.
Он ловит каждую эмоцию, что мелькает на моем лице. И бал правит страх. Наверное, это чувство ему знакомо, потому что Армен продолжает поглаживать мои щеки, словно успокаивая.
— Я уже сказал тебе. У тебя нет выбора. Я все решил. Ты моя, и ты никуда от меня не денешься.
Я качаю головой и, наконец, вырываюсь, отталкиваю его, отхожу на безопасное расстояние, возвожу почти рухнувшие барьеры. Боги… Дайте мне сил… Почему эмоциональные потрясение не были прописаны в контракте?..
— Армен, — говорю я. — Ты… Я уже сказала тебе, — я твердо встречаю его взгляд. — Мне не нужен муж.
Он молчит некоторое время, просто разглядывая меня, а затем произносит слова, которые заставляют меня вздрогнуть:
— Ты тоже боишься. Я не знаю, чего именно. Но ты просто в ужасе. И я не дам тебе сбежать.
***
Я недовольно смотрю, как он по-хозяйски укладывается в моей постели. Больше мне не хочется, чтобы он ночевал здесь, не после того, как мы с моим сердцем подошли к опасной отметке «Влюбленность».
— Просто иди в свою спальню, — шиплю я, отбирая у него одеяло.
Он игнорирует меня и поворачивается на бок, устремляя на меня свой взгляд.
— Это ведь ты требовала от меня спать с тобой.
Ишь, как заговорил! Что-то я не могла припомнить за ним такого рвения. В любом случае, эту ситуацию просто так оставлять было нельзя. Я села на кровати и хмуро посмотрела на него.
— То, что ты рассказал мне - это очень печально. Не могу даже представить через что ты прошел…
Армен приподнялся и сел, облокачиваясь на спинку кровати и глядя на меня, словно пытаясь предугадать к чему я веду, потому что по моему тону было очевидно, что будет какое-то «но».
— И здорово, что ты разобрался со своими чувствами и все такое, — продолжила я, встречая его взгляд. — Но ты же