тем как уйти на кухню, Мерседес сворачивает к ним и спрашивает:
— Девочки? Вам что-нибудь принести?
— Нет, спасибо! — хором отвечают они, улыбаясь четырьмя лучезарными улыбками.
Джейсон преображается на глазах, когда приезжает принц. Как только видит Пауло, идущего по саду открыть ворота, тут же вскакивает и застегивает рубашку.
Татьяна велит девушкам выйти из бассейна.
— Я не для того вас сюда привезла, чтобы вы делали реверанс в бикини, — говорит она, — проявите немного уважения.
Мерседес думает о том уважении, которое им самим окажут взамен, и к ее горлу подкатывает тошнота.
— Напомните-ка мне еще раз, из какой он страны? — спрашивает Вей-Чень.
— Вроде как она больше не существует, — отвечает Сара, — теперь это часть России.
— Но нам все равно нужно приседать в реверансе? — спрашивает Джемма.
— Ну да, — отвечает Сара, одергивая юбку и надевая на ноги босоножки без задников. Заступая на службу.
— Но почему? — допытывается Джемма.
— Потому что он все равно принц, — втолковывает ей Сара.
— Принц... чего? — уточняет Ханна.
— Свежий Принц Свежего Воздуха, — провозглашает Вей-Чень.
Они хохочут и, цокая каблучками, идут через весь дом, чтобы выстроиться во дворике.
Мерседес улыбается, радуясь, что эти девочки не утратили способность находить юмор в своей жизни и смеяться за спиной у мужчин, перед которыми потом им надо будет стоять на коленях.
И тут улыбка сходит у нее с лица.
«Боже. Как я могла быть настолько слепа? Господи, умоляю тебя, сделай так, чтобы это не оказалась одна из них в воскресенье! Пожалуйста. Хотя о чем я вообще думаю? Если это будет девушка, с которой ты словом не перемолвилась, то ничего?» * * *
Мерседес смотрит на него с любопытством. Татьяна, кажется, в восторге оттого, что ей удалось занести в свой актив принца, пусть даже он, подобно всем свергнутым монархам и младшим сыновьям царских родов, давно низвергнут до ранга тех, кого называют псевдоэлитой.
Он небольшого роста, аккуратный, несмотря на рудиментарные следы инцеста, с которыми усиленно боролись поздние поколения его предков. Слабо выраженная, как у ребенка, нижняя челюсть и пухлые влажные губы, которыми он чмокает при разговоре. Но при этом вполне нормальные, пусть даже и чуть навыкате, глаза и прямая осанка. На нем блейзер с надраенными до блеска медными пуговицами, будто он прибыл не с вертолетной площадки, а только что сошел с яхты; светлые брюки и невероятных размеров кольцо с печаткой на правой руке. Улыбка на его лице открывает взору белые лошадиные зубы с крупными острыми резцами.
Едва он выходит из машины, Татьяна делает в его сторону шаг, но по дорожке, протянув для рукопожатия ладонь, уже спешит опередивший ее Джейсон.
— Ваше королевское высочество! — говорит он, сгибаясь в льстивом поклоне. — Джейсон Петтит. Мы с вами уже встречались. В последний раз на лиссабонской премьере картины «Отдай мне мои деньги».
Царственная улыбка застыла на лице как приклеенная. «Он понятия не имеет, кто это, — думает Мерседес. — Кто бы сейчас ни занял место Норы, бриф гостям он не разослал».
— Ах да, — отвечает он звучным и глубоким, как у оперного тенора, голосом.
Она давно заметила, что такие голоса часто встречаются у аристократов, особенно женщин. Резкие интонации Татьяны, больше подходящие маленькой девочке, выдают в ней наследницу нуворишей с той же очевидностью, что и ее импланты для коррекции скул.
— Да, я прекрасно помню ваш фильм. Если мне не изменяет память, я был на том просмотре вместе с кузинами, да?
Джейсон Петтит хватает протянутую руку, отвешивает поклон в духе Кларка Гейбла и говорит:
— Совершенно верно.
— Превосходная работа, — продолжает персона королевских кровей. — Насколько я помню, ограбление в небоскребе?
На краткий миг Петтит выглядит так, будто ему саданули ножом в пах, но тут же призывает на помощь все свои актерские способности, каким-то немыслимым образом сохраняет на лице улыбку и поправляет:
— Мошенничество на Уолл-стрит.
— Ах да, как я мог забыть, — без запинки отвечает принц. — Потрясающая картина. — Потом отворачивается от него к хозяйке дома и говорит: — Татьяна, моя дорогая! Как поживаете?
Еще пара лет, и Татьяне просто не удастся присесть в настолько низком реверансе.
— Чрезвычайно рада видеть вас здесь, ваше королевское высочество. Как доехали?
— Отлично, — отвечает он, — вертолет у Джанкарло весьма и весьма удобен.
— И откуда же вы к нам прибыли?
— Из Цюриха.
— Как мило! — восклицает она. — Обожаю Альпы в это время года.
Принц поворачивается и внимательно разглядывает девушек, которые сбились небольшой стайкой под портиком — невероятно юные и неуверенные в себе. В лучах солнца поблескивают его резцы.
— Хорошо! — говорит он. — И кто же это у нас здесь?
34
Робин
— У меня здесь встреча с друзьями.
Из неудач вчерашнего дня Робин извлекла урок и теперь копирует интонации пассажиров яхт, снующих туда-сюда на пристани. Особый тон, после которого не следует задавать никаких вопросов. Тон человека, привыкшего везде быть узнанным и обслуженным по высшему разряду.
Она подходит чуть ближе, обмахивается рукой и говорит:
— Я страшно опоздала.
Кожу освежает прохладный струящийся из «Темпла» воздух. Подвешенные под фризами кондиционеры мощными струями гонят его вниз. «Было время, когда Джемма бы пришла в ярость от такой пустой траты энергии, а я бы осудила подобный эстетический вандализм, — думает Робин. — Если она сейчас здесь, то совсем изменилась».
Впрочем, эпоха активизма пришлась на ее тринадцать лет. Подростковую увлеченность чем-то можно только переждать. Хотя бог знает, что придет ей на смену.
К кондиционерам прилагается изумительный храм. Бывший храм. В полной сохранности, таких она еще не видела. Ряды белых мраморных колонн, фриз с лепными колесницами, богами и плодами из рога изобилия, обвивающий весь верх. Вместо крыши от редких летних дождей здешних гуляк защищает навес из плотного белого брезента.
Колонны озарены яркими пятнами белого света. Однако внутри царит загадочный голубой полумрак, перемежаемый лишь чашами, в которых горит огонь. Участок, где стоит клуб, от окружающего мира отгораживает высокий проволочный забор.
— Берлускони, — называет она первую пришедшую в голову фамилию.
Хостес просматривает список.
— Еще не пришли, sinjora.
— Только не говорите мне, что они уже уехали.
Та опять глядит в свою бумагу.
— Нет, sinjora, не приезжали.
— Вы в этом уверены?
Женщина пожимает плечами.
— Собирается, конечно, целая компания, — говорит Робин. — Может, они прошли под другим именем?
— Возможно, sinjora. Под каким?
Она притворяется, что раздумывает.
— Понятия не имею. Сильвия и... Конрад вроде бы. А нельзя мне просто войти и найти их самой?
Женщина явно начинает от нее уставать.
— Si, sinjora. Плата за вход сто евро.
Робин чуть не выдает себя оханьем, но сдерживается. Шарит в кармане в поисках банковской карты, но понимает, что один лишь ее скромный зеленый цвет сразу же ее выдаст.
— Наличные подойдут? — спрашивает она.
Она потом придумает, как расплатиться за такси.
Недовольную гримасу легко расшифровать как «вы-что-усомнились-в-нашем-сервисе?».
— Разумеется, sinjora.
Заглянув в кошелек, она с облегчением обнаруживает в отделении для банкнот одинокую сотенную купюру. Если ты достаточно богат или знаменит, то вход, конечно же, бесплатный. Но даже те, кому приходится платить, никогда бы не сунули горсть мятых пятерок. «Я начинаю что-то
