же, что накинуть плащ-невидимку».
Только здесь они могут искренне поговорить. Впрочем, она знает, что это иллюзия. Теперь уже нигде не спрячешься от посторонних глаз.
Феликс включает двигатель, чтобы двинуться к следующей верше.
— Ну так что, расскажешь мне или как? — спрашивает ее Феликс. — Что от тебя хотел Лоренс?
Она снова в реальном мире.
— Ну хорошо, — отвечает она.
Глянув на Мерседес, он видит, что ее настроение изменилось. Он выключает двигатель и садится.
— Кое-что случилось. В Нью-Йорке, — отвечает она. * * *
— Дело не только в деньгах, Феликс, — говорит она. — Да, они мошенники, но есть еще кое-что.
Он молчит, от его радостного настроения не осталось и следа.
— «Каса Амарилья» — центр подпольной деятельности, — объясняет она.
— Как это может быть? Их ведь здесь почти не бывает? — спрашивает он.
— Ох, Феликс, — отвечает Мерседес, — они всегда здесь благодаря интернету. Камеры видел? По всему дому.
Он кивает.
— Для безопасности.
Она лишь качает головой.
— Шантаж. Старый добрый шантаж. Теперь ему платят очень и очень многие. Все эти девочки... Все эти дети. Чем хуже с ними ведут себя его гости, тем больше вынуждены ему потом платить.
— О господи... — произносит он. — Да сколько же денег нужно одному человеку?
— Все, что только есть на белом свете... — отвечает она. — И власть. Представь себе, какую это ему дает власть. Думаю, он подсел именно на нее. Это она будоражит его больше всего.
Обдумывая сказанное, Феликс надувает щеки и медленно выдыхает воздух.
— Но и это еще не все, — продолжает она.
В этот момент ее плечи гнет к земле тяжесть знания. «Я устала, — мелькает в голове мысль. — Как же я устала. Я больше так не могу. Я же просто экономка».
— Продолжай.
— Все эти прогулки. Эти мальчишники. Это... Боже, я всегда знала, что это гнусная публика. Надо иметь в душе некий изъян, чтобы настолько разбогатеть. Чтобы идти по головам других, втаптывая в грязь жизнь каждого из них, и подгребать все под себя. Но... чем они богаче, тем больше их одолевает скука. У них может быть все, что душе угодно, однако хочется все равно больше. А когда есть все, но хочется чего-то еще, они...
Поднялись четверо, сошли только трое.
Та женщина на похоронах. Его жена, мать Татьяны. Интересно, она знала? Поэтому наложила на себя руки?
— Он все это снимает. А они не возражают! Потом он дарит им эти записи в качестве сувениров, а они... настолько пьяны собственной властью, что не понимают, что на самом деле это значит. Что если у них есть копия, то и у него, а они стали источником пожизненного дохода.
— Но я не...
— Они убивают их, Феликс. Приглашают девушек к нему на яхту и убивают.
[24] Temple в переводе с английского означает «храм».
33
Мерседес
— Любопытная это вещь — нарциссическое расстройство личности, — говорит Пауло. — Тебе известно, что это единственное психическое расстройство, которое может развиться у уже взрослого человека?
Джейсон Петтит, бывшая голливудская звезда, сидит на шезлонге и хмуро тычет пальцами в айпад. Ни разу не огляделся с момента приезда. Максимально небрежно чмокнул Татьяну, а слуг и девочек проигнорировал, будто их не существует.
Отказавшись от любых попыток привлечь его внимание, девочки решили в последний раз до приезда принца искупаться в бассейне. Они неуклюже плавают, задрав головы, потому как получили строжайшие инструкции не мочить волосы.
— Нет, — отвечает Мерседес, наблюдая за актером, спрятавшись в тени жакаранды, — не знала.
— Я так думаю, если внимательно приглядеться к имеющемуся у нас в наличии образцу, можно понять, какие обстоятельства приводят к его появлению.
Она наблюдает за ним. Такое неприятное лицо. Он уже не тот Адонис, что блистал на экранах в 90-х. Должно быть, эти черты прятались за молодостью, но теперь гордо проявились.
— К пятидесяти лицо мужчины становится таким, какое он заслуживает, — произносит Мерседес. — Все дело в славе, не правда ли?
— Согласен по обоим пунктам. Именно поэтому по прошествии некоторого времени все знаменитости становятся на одно лицо. Если они не исключительно упорны и умны, то рано или поздно превращаются в одного и того же человека.
— Ха, — выдыхает Мерседес.
Он совершенно прав. Капризные, избалованные, нахальные. Лица, застывающие в маске удивленного отвращения, когда к ним обращается кто-то из прислуги. Нескончаемый бубнящий поток мелких жалоб, рассказанных с энергией, с которой обычные люди описывают катастрофы.
— Я думала, такие только те, кто приезжает сюда, — говорит она.
Он качает головой.
— Нет. Это определенный тип личности. Конечно, это должно заранее существовать в человеке, а слава только проявляет подобные черты. Но нет, не только здесь. Поэтому я не смог оставаться в Лос-Анджелесе. Не выдержал звук постоянного нытья.
— Как ветер в телефонных проводах... — произносит она.
— Мне больше по душе честные олигархи. Они, может, и засранцы, но по крайней мере не корчат из себя жертв.
Она с улыбкой смотрит на него и думает: «Ты мне нравишься. Но можно ли тебе доверять?» Потом Татьяна щелкает пальцами — сегодня никаких тебе «Мерси, дорогая», — и Мерседес возвращается к своим обязанностям.
А он все пялится в экран, уперев подбородок в адамово яблоко, уголки рта опущены. От голубых глаз, разбивших такое множество сердец, чуть ли не до ушей тянутся морщинки, а над переносицей природа — его собственная натура — высекла букву «Н» глубиной в сантиметр. И такие жуткие брови. Густые там, где они есть, но окруженные неестественно гладкой кожей без единого волоска. Электроэпиляция. Они не понимают, что со временем оставшиеся волоски станут жестче и брови будут напоминать не к месту затесавшиеся ольховые сережки на поверхности замерзшего озера.
— Мерси, — обращается к ней Татьяна, — мистеру Петтиту требуется что-нибудь для пищеварения.
Джейсон подносит ко рту ладонь тыльной стороной и бесшумно рыгает.
— Конечно, — отвечает она.
— Только не «Ренни» и не «Гевискон», — не отрывая от экрана глаз, говорит он не столько экономке, сколько в пустоту. — Всякую химию я не приемлю.
Интересно, а что бы на этот счет сказала «Виагра» в его несессере?
— Может, тогда tisane, sinjor? Имбирь? Мята?
— И то и другое, — отвечает он. — Только обязательно свежие. Они должны быть свежие.
— Непременно. Как насчет капельки меда?
Джейсон Петтит вскидывает голову, но смотрит, опять же, не на Мерседес — на Татьяну.
— Татьяна, ты что, не дала прислуге указания насчет моей диеты?
У той на лице тут же отражается ужас.
— Я... От меня ушла личная помощница... — блеет она, как ученица, на ходу придумывающая историю о том, почему у нее не было возможности сделать уроки.
— Господи… — протяжно стонет он и швыряет на колени планшет. Потом наконец поднимает глаза на Мерседес и говорит: — Я не употребляю ни сахара, ни лактозы.
Кто бы сомневался.
— А глютен? — отваживается спросить она, по собственному опыту зная, что именно с глютена обычно начинают те, кто впоследствии увлекается пищевыми аллергиями.
Он вновь берет в руки айпад и говорит:
— Ага, значит, вы все-таки получили инструкцию. — И возвращается к скроллингу.
Девушки лежат на воде у дальнего конца бассейна, облокотившись о стенку. Их попки четырьмя персиками торчат из воды. Перед
