умывался утром и не мыл руки, садясь за стол. От него пахло дымом, конским потом и навозом. С его сапог грязь отпадала лепёшками. В разговоре он вворачивал такие словеса, что Янара от стыда давилась воздухом. А однажды отец до полусмерти избил бродячего трубадура, приняв за любовника жены.
Спутники Рэна совсем другие. И Рэн другой.
Забывая о ноющих ногах, Янара с любопытством смотрела по сторонам. Она никогда не путешествовала и ничего толком в своей жизни не видела. Холмы ей казались горами, озёра — морями, сосны — исполинскими великанами, небо — огромными воротами в рай; к ним вела дорога, сливаясь с небесами на горизонте.
Янара не хотела думать, что ожидает её там, за горизонтом, что прячет в себе эта мнимая обитель блаженных. В постоялом дворе она запирала дверь своей комнатушки на засов, забиралась на кровать и, не замечая холода замёрзшей постели, пыталась разобраться в своих чувствах к Рэну.
У него тёплый взгляд и тёплые руки. Когда он прикасается к ней, будто невзначай, поправляя капюшон, помогая сесть в седло или придерживая поводья её коня при переходе через ручей, — внутри становится тепло. И неважно, что дует промозглый ветер, а тело цепенеет от неудобной позы, — стоит Рэну посмотреть на неё, как в жилах начинает бурлить горячая кровь. Вечера возле очага в тавернах… Она никогда их не забудет. Они садились на табуреты, лицом к лицу. Её ноги между его ног. На полу две покорные тени. Рэн что-то рассказывает. Смеётся. Постукивает пальцами по её колену. Ему кажется, что она не слушает, витает мыслями где-то далеко. Она не далеко. Близко. Так близко, что слышит, как бьётся его сердце, как сбивается его дыхание. А она боится шевельнуться и вынырнуть из сна.
Если бы он притянул её к себе — она бы обняла его крепко-крепко, прижалась к нему сильно-сильно. Это ведь сон, вымысел разума. Пусть разум придумывает сказку, в которой рядом с мужчиной — ей хорошо. Ведь на самом деле — с мужчиной плохо.
Рэн брал Янару за руку и провожал до комнаты. Согревал прощальным взглядом и отправлялся к себе. Он тоже не хотел её будить. Переступи он порог покоев, сними с себя и с неё одежду — она проснётся. Пробуждение будет таким болезненным, что после него не захочется жить.
Через пять дней отряд остановился на последний ночлег, хотя до столицы оставалось всего несколько лиг. С наступлением темноты городские ворота запирали, и запоздалые путники проводили ночь в различных заведениях, натыканных вдоль дороги на каждом шагу. В выбранной Рэном харчевне крестьян набилось так много, что хозяин велел прислужникам принести из кухни ещё один стол и выделил герцогу и его спутнице по комнате в хозяйской части постоялого двора.
Рэн не явился к ужину. Не пришёл он и позже, когда посетители разбрелись по каморкам, а те, кому не хватило кровати, улеглись на полу и на скамьях, пристроив под головы мешки. Янара сидела за столом и смотрела на два табурета, установленных по её просьбе возле очага. Табуретам — тепло. Ей — холодно.
Далеко за полночь кухарки перестали греметь посудой, потушили масляные лампы — оставили только одну, на крюке возле входной двери — и отправились по домам.
Огонёк с трудом пробивался сквозь покрытое нагаром стекло, пламя в очаге теряло силу. Янара глядела на спящих людей и пыталась понять, что она здесь делает. Не в харчевне, а за границей своего мира. Без денег, без вещей, без планов на будущее. За последние дни разум впервые стал задавать вопросы: куда она едет, к кому и зачем? Янара искала ответы и не находила.
Под утро она вышла во двор, хотела вернуть себе спокойствие, глядя на тающие звёзды. Раньше это помогало. Послышались тихие шаги. Сбоку замерла тень. Наёмник. Значит, побыть одной не получится. Янара вернулась в харчевню и села возле потухшего очага.
На рассвете явились кухарки. Из кухни потянуло приятным теплом. Проснулись мужики. Одни подхватили баулы и поспешили в столицу. Другие потолкались возле рукомойника и расположились за столами. Наёмники отправились седлать коней.
Хозяин не стал разжигать очаг: кому он нужен днём? Он растопит его на закате, когда закроют городские ворота.
Наконец пришёл Рэн. Опустился на табурет напротив Янары. Лицо утомлённое, взгляд рассеянный.
— Ты выглядишь обеспокоенной, — проговорил он. Его голос звучал тоже устало. — Что тебя мучает?
Янара обхватила себя за плечи:
— Не знаю, почему мне так страшно.
— Ничего не бойся. Я всё решил, пока ты спала. У тебя начинается новая жизнь, в которой есть я.
Янара хотела сказать, что этой ночью она не сомкнула глаз и старая жизнь вряд ли её отпустит. Но в голове эхом звучали удивительные слова, возымевшие волшебную силу. Ей не надо бояться. Рэн её защитит.
Ближе к полудню они добрались до Фамаля и, миновав военный палаточный лагерь, въехали в городские ворота.
Столица поразила и оглушила Янару. Она даже не предполагала, что в одном месте может собраться такое количество людей. Казалось, сюда съехались со всего света. Толпа гудела, кричала, смеялась. Слышался говор на незнакомом языке. Важно вышагивали купцы в расшитых кафтанах. Торопливо семенили церковники в серых и чёрных одеяниях. Проезжали рыцари в сверкающих доспехах. На перекрёстках стучали топоры и молотки: возводились помосты для выступления менестрелей и прочих бродячих артистов.
Откуда-то донеслось: «Рэн Хилд!» Толпа подхватила и принялась скандировать: «Хилд! Хилд!» Янаре, не привыкшей к подобному шуму, хотелось закрыть уши ладонями.
К путникам отовсюду стекались всадники в коричневых кольчугах. Янара сообразила: эти воины тоже наёмники. Взяли её и Рэна в плотное кольцо. Кони с диким ржанием встали на дыбы, вынуждая ротозеев освободить дорогу.
Отряд покружил по улицам и двинулся вдоль мрачного здания с высокими глухими стенами. Острые шпили втыкались как копья в угрюмое небо. Янара сжалась. Неужели это Фамальский замок? Увидев нищих, усеявших широкую лестницу, успокоилась: это храм. За ним находился парк; над безлиственными кронами возвышалась белокаменная громада.
От волнения всё плыло перед глазами. Янара вцепилась в поводья. Лишь бы не упасть, лишь бы не упасть… Воздух сотрясали скрипы, бряцанье, лязг, цокот. Резкие голоса звучали как лай, разобрать слова не получалось. Сквозь туман удалось рассмотреть дворянина: на груди медальон с изображением стрел, на меховом берете брошь с крупным коричневым камнем. Рэн что-то говорил ему, свесившись с седла, а лорд беззастенчиво разглядывал Янару.
Кто-то помог ей слезть с иноходца и сунул в руки её котомку с немногочисленными пожитками.
Откуда-то появилась
