Книга Межесвет - Юлия Федорченко

Лиандри улыбнулась. Ульцескор почувствовал, как от кончиков пальцев струится холод, расползаясь по жилам, как медленно коченеет плоть. Он убрал руку.

— Что ты хотел спросить? — мягко поинтересовалась ведьма.

Не имело смысла затягивать дело. Ланн достал из кармана портрет и показал ей.

— Эта девочка — ты?

Она вгляделась в изображение. У малышки были густые темные волосы, глаза голубые или серые — цвета тусклые, уже и не разобрать; личико симпатичное, но у детей часто такие, по мере взросления черты меняются и грубеют.

— Кто это?

— Моя сестра.

— С чего ты решил, что это я? — Лиандри протянула ему портрет. — Ланн, я была уродливым ребенком. Мне это часто мать говорила. По ее мнению, лучше бы я такой и осталась.

Его лицо отразило разочарование.

— Значит, это не ты?

— Нет, но… — она показала ему кончик языка, — я знаю, кто это. Это лицо знакомо мне не хуже, чем мое собственное. А теперь давай обсудим условия сделки. Что я получу взамен?

— Ты уверена, что…

— Да, — кивнула Лиандри. — Ошибки быть не может.

Он вздохнул.

— Чего ты хочешь?

Ведьма задумалась на мгновение.

— Подари мне букет роз.

— Странная просьба. Это все?

— Нет, не все. Я хочу войти за Грань. И ты меня сопроводишь.

Ланн покачал головой.

— Я не пойду, но остановить тебя не могу.

Она снова улыбнулась, на сей раз шире.

— Ты хочешь сохранить ей жизнь? Летиции ди Рейз? Я ведь найду ее. Найду, где бы она ни была. Разве она не стоит того, чтобы рискнуть?

Ланн прореагировал болезненно.

— Она стоит всего, — хриплым, быстрым шепотом произнес он. Он никому еще не говорил, насколько сильно любит Летицию, и откровенность оказалась неожиданно волнующей. Звучание ее имени изменило все, наполнило жидким огнем его нутро. — Ты клянешься?

— Боюсь, мы не сможем скрепить договор кровью. — Лиандри плюнула в ладонь и простерла руку ему навстречу. — Клянусь. Ты пойдешь со мной?

— Да. — Он повторил ее жест, их руки соединились. — Клянусь.

ПЕСНЬ 4. Кресет

Она могла делать это с закрытыми глазами. Она не чувствовала своих рук, но они выполняли привычную для них работу: лепили и полировали. Она дышала на хрусталь, и он запотевал, как стекло в морозный день. Она размягчала пальцами осколки, и ими же придавала маске форму и обжигала ее, а потом брала из шкатулки пульсирующий сгусток силы и вживляла его в хрусталь. Ей не нужно было видеть, не нужно было осязать. То, что содержалось в шкатулке, не могло иссякнуть.

Она изготавливала маски, ружья, плащи — и обручальные кольца. Гладкие и черные, словно из эбонита, со странным жемчужным ореолом, а по крошечным прожилкам, не заметным для людского глаза, струилась магия. Первоначально все было не так: экзалторам следовало стать защитниками, покровителями, но человеческая природа исковеркала благой замысел, извратила его. Каждая ведьма была алой невестой, навеки обрученной с темным колдовством. Не с Богиней, ибо Богиня, вопреки утверждениям страстных фанатиков, была женщиной, не с Охотником, так как он был женат на своей скорби, не с Маной, потому что Мана не была ни тем, ни другим. Красный — цвет всего: пламени, крови, предательства и власти.

Ее выбрали, потому что она могла стать силой противодействия и остановить шестерых. Тогда это звучало гордо: архиведьма; тогда это было синонимом могущества. Здесь и теперь у нее была лишь крохотная мастерская, и она изготавливала предметы, с помощью которых обезоруживали ведьм, делали их беспомощными, уязвимыми. Раздень женщину, сними с нее одежды — и она будет дрожать от холода и страха за свою честь. Что будет, если раздеть ведьму, сбросить с нее колдовской покров? По одной из легенд, сын бога украл для людей огонь, дабы они могли обогреть свои жилища. Айге Ир Вель дала им нечто большее — защиту от волшебства.

Она предвидела тот день, когда станет не нужна. Она лелеяла мечты об изгнании. Последний, седьмой город, который они не построили, из тех, что ныне лежат в руинах, назывался Нефилим.

Глава 15

(Шадрен)

Архиведьма обитала в круглой башне под самыми облаками. Сквозь решетки на окнах пробивался тусклый свет, и она купалась в нем, стоя в наиболее яркой точке, на пересечении лучей. За несколько столетий, проведенных в мрачных, промозглых подземельях, она истосковалась по солнцу и свежему воздуху. В первом ей было отказано даже здесь — рассвет обходил Альдолис стороной. Изредка кровавое зарево на горизонте знаменовало его приход, но это сияние постепенно блекло и затухало, уступая очередной долгой ночи. Солнечный свет был губителен для некоторых горожан, и здешние колдуньи решили полностью от него отказаться.

Нефела привыкла жить в скромности: она не испытывала нужды в отдыхе, пище и воде, что уж говорить о предметах роскоши, поэтому комната была абсолютно пустой — за исключением небольшого черного сундука из гладкого камня. Шадрен, отдышавшись после долгого подъема по спиральной лестнице, нашел этот сундук весьма занимательным: его крышка была плотно закрыта, и, как ни приглядывайся, он не мог разглядеть на ней ни защелки, ни отверстия для ключа.

Нефела повернулась грациозно, не спеша. У нее был иссеченный шрамами рот, сквозь черты лица просвечивали волосы, сквозь руки — складки одежды. Шадрен постепенно привыкал к неземному облику тутошних обитателей, к чудным одеяниям, сотканным из дыма, серебристой спектры или непроницаемой тьмы. Мантия архиведьмы напоминала рваный лоскут звездного неба, каким-то невероятным образом надетого на женский силуэт. Он узнал ее по движениям, по тонким рукам, по гладким прямым локонам цвета воронова крыла, спускавшимся до самых пят.

— Я тебя помню, — оторопело пробормотал Шадрен.

— Неужели? — отозвалась Нефела. — Как тебя зовут?

Ее голос был замогильным и холодным и звучал, как несколько голосов одновременно. Он представился, испытывая неловкость. Пятнадцать лет назад она решила его судьбу, определив мальчика в экзалторы. Целые века Совет прятал архиведьму глубоко под землей, и если у Гильдии могло быть сердце — то этим сердцем была она, Нефела. Что ж, если так, то теперь от некогда сплоченной, могущественной организации осталось одно название. Предательство Кайна заставило усомниться в проверенных веками правилах, покачнуло старые устои, перевернуло все с ног на голову.

— Но как ты здесь оказалась?

Она произнесла лишь одно слово:

— Лайя.

Он невольно почувствовал уважение к Черной Вдове: она сумела точно подгадать момент, чтобы отпустить архиведьму на волю. Во время расспросов в Гильдии, в которых всякий раз фигурировала Морвена, Шадрен лишь прикидывался глухим и страдающим избирательной потерей памяти. Ему было