Потому что мог, подумала я, потому что я ему подвернулась. Это не значит, что опасности нет, я, возможно, отрицаю что-то вполне очевидное.
Раздавались взрывы смеха, но они не относились ко мне. Обо мне, может, слышали, но не знали в лицо. Я привлекала внимание как одинокая дама, бредущая по залам с бокалом в руке, что выходило за рамки всех приличий, и поэтому я залпом выпила вино — слабенькое, странно, я знала, что на ассамблеях перебравших бережно складывали, сортируя мужчин и женщин. Я поставила бокал на первый попавшийся столик, повернулась и в соседнем зальчике заприметила знакомых купцов.
Я подошла к двери. Люди смеялись, больше мужчин, но и женщин немало, для небольшого помещения народу здесь чересчур. Я осторожно пошлепала по руке разодетого по последней моде тощего мужчину и обомлела, когда он ко мне повернулся: это был секретарь, которого я видела рядом с императрицей. Худющий пузан. Он тоже узнал меня и почему-то обрадовался.
— Государыня, — громко возвестил он, — боярыня Головина, злочинница и мужеубийца, пожаловала.
Я сделала шаг назад. Бежать поздно и бесполезно. Я пришла к волку в пасть… Волк — Справедливый. Не можешь же ты, всесильное божество, так насмехаться над собственным прозванием?..
Помоги мне. Ты можешь. Может, я виновата, но и ты знаешь — это была не я. У меня сын — сыновья, у меня дело. Благое, пусть и за деньги. Обещаю, что я не буду брать платы с бедных баб. Как тебе такая сделка?
Кто вообще торгуется с божествами?
Передо мной расступались люди. Я увидела знакомых — купцов, графа Удельного и его жену, Анастасию, которая вот-вот должна была стать моей клиенткой… Лицо у нее единственной было испуганным, прочие лучились злорадством — кроме купцов, те искренне обеспокоились. Не за меня, за вложения капиталов. Черт. Кто убеждал, что бывают друзья? Только выгода.
Императрица была одета скромнее прочих. Если бы не ее властный вид, не гордая осанка, не маленькая диадема, если бы я не встречала ее прежде, то не подумала бы, с кем имею дело. Юная девочка, она до сих пор ухмылялась — развлекали ее знатно. Сейчас у нее будет то еще развлечение…
Я поклонилась. Императрица фыркнула, разглядывая меня.
— Видим, боярыня, не врут о тебе, — удивленно протянула она. — Одежу носишь иную, от дворцовой да боярской отличную, сама экипажем правишь, сама делом правишь. Вон купец Разуваев, — она кивнула в сторону, и я встретилась с взглядом бледного как полотно Фоки Фокича, — тебя за редкого ума человека почитает. Так, Фока Фокич, поставщик двора нашего?
Фока Фокич поспешно закивал, а губы его, как мне почудилось, прошептали — «беги, глупая»…
Некуда мне бежать. Прости, брат, и обещай, что не оставишь ни дело наше, ни детей моих. Пимен и Акакий тебе помогут. Не поминай лихом… и лохом. Оплошала я и ты оплошал. Не стоило мне сюда являться.
— Может, и прочее о тебе правда, боярыня? — императрица поднялась. Она уже не веселилась, и ее настроение передалось окружающим. Кто-то особенно ловкий просочился в дверь и исчез. — Три месяца минуло, а ты все на перине мягкой спишь, яства вкушаешь… Светлейший князь плохо дело свое знает, или купила ты его чем, боярыня Головина? Рука у него жадная, натура до каверз и оговоров охочая…
Что-что-что?.. Там ведь еще и казна была?.. Раздались редкие осторожные, но злые смешки — я остолбенела.
Так не ради меня этот спектакль?.. Светлейший не должен был найти истинного убийцу, он должен был совершить ошибку? Взять у меня деньги, например. Вот почему он просто-напросто умыл руки. Где-то он просчитался в поисках казнокрадов или попытался отвести подозрения от себя.
— Воля твоя, государыня, — я еще раз учтиво ей поклонилась. — Хочешь казни, хочешь милуй. Одно обещай.
Справедливый, ты и вправду все видишь? Не оставляй меня. Помоги. Что мне делать?
— Проси.
— Детей моих не оставь. О деле Фока Фокич позаботится, а о детях тебя прошу.
— Двое их у тебя? — императрица нахмурилась. Ну да, на меня глядя, не скажешь, что я и одному смогла подарить жизнь.
— Двое, — твердо сказала я. — Кондрат Фадеич, боярин Головин, и Тимофей Афанасьевич, брат его молочный.
— Одной ногой на дыбе, другой в могиле, а не за себя просишь, — хмыкнула императрица.
Как будто меня это спасет. В любом случае — не казнь, так застенки.
— Правду, государыня, не узнать, — я взглянула ей в глаза, помня, как напугал меня ее взгляд. «Посмотри на меня». Может, когда я не настолько беспомощна, будет иначе? — Я не помню ничего, а кто свидетели тому были — одни Пятеро знают.
Я тоже знаю — пусть не все, пусть обрывки. И знаю, что могла бы хоть что-нибудь доказать, если бы здесь знали о доказательствах. Отпечатки пальцев на ноже, осмотр места преступления. Это не укажет на организатора преступления, прав дьяк — в моей власти приказать убить боярина любому холопу, но это снимет с меня клеймо человека, который сам занес нож.
Люди застыли. Само пространство застыло — воздух и тот можно было потрогать рукой. Тишина, словно вакуум. Неудивительно, если моя судьба решается здесь и сейчас.
Как страшно.
«Посмотри на меня».
Улики можно было найти, если бы следствие изначально пошло иначе. Мои познания невелики, и все же — я могла бы…
Могла бы…
«Посмотри на меня!»
Если бы я могла молвить слово, открыть рот, но меня затягивал, как глупую птичку, немигающий ледяной взгляд. Блеск. Вспышка.
И темнота.
Горели свечи — слабо дергались на столе. Мне снова было тяжело дышать, стоять, двигаться, но я ходила неторопливо взад-вперед, и пожилой мужчина, сидевший за столом, поднял голову, посмотрел на меня нежно, сказал мне что-то. Я не слышала, но знала — «Не бережешься, голубка моя», и ответ: «Любовь твоя и милость Пятерых берегут, Фадеюшка».
Я действительно любила этого человека — мне не лгали. Да и трудно скрыть истинную любовь.
По лицу моему текли слезы. Потерю я почувствовала только сейчас, и она меня разом опустошила. Но боярин Головин моих слез не видел, он продолжил писать.
Рекрутские списки. «Оставь Афоньку при доме, Фадеюшка! Наталья горевать будет». «Полно, рекрутская служба долга, да не трудна. Вернется через двадцать лет вольным да дворянином!»
Открылась дверь библиотеки. Я положила руку на живот. «Наталья! Чего тебе, покоя мне не даешь?»
«Лежать бы тебе, боярыня-матушка. Ай, не сегодня-завтра срок придет».
Она подошла ко мне, и я заметила, что она что-то держит. Не блюдо, не металлическую кружку, просто кастет. Оружие лиходеев. И
