он… Отец это знал! И боялся встретиться взглядом…
– Костик, ты здесь?
Он не верил, что призрак сына посещал его. Нет! Не верил! Но кто же тогда так часто бывал рядом? Кто лежал на тахте на веранде, пока они с женой тупо смотрели телевизор в гостиной? Кто сидел на заднем сиденье старыгинской машины, когда он ехал за рулем? Кто смотрел за ним со стороны кладбища, когда он уходил по главной аллее? Кто это был?
Он же сидел сегодня и в этой комнате.
Старыгин не решался выключить свет. Ему очень хотелось обернуться и посмотреть в тот угол. Это надо было сделать! Надо было сказать сыну… что-то надо было ему сказать… поговорить… попросить прощения… Полковник так и не решился сделать этого за все прошедшие страшные годы.
– Костик, я… я люблю тебя, сынок!
Старыгин тяжело вздохнул – наконец-то он это сказал!
Сергей обернулся и посмотрел в тот самый угол – там никого не было. Его взгляд быстро и цепко оглядел всю комнату – пусто.
Полковник сильно зажмурился – впервые он понял, что ему хотелось… очень хотелось увидеть Костика даже в роли призрака. То, чего он боялся, было на самом деле таким желанным. Увидеть его хоть на мгновение! Почувствовать, что сын где-то рядом. Представить, что можно протянуть руку и притронуться к нему…
Старыгин не разжимал век. Наоборот, сдавливал их все сильнее! Перед его глазами буквально за пару секунд пронеслось все, что произошло в тот злополучный день.
Маша и Костик поругались… На том самом злосчастном восемнадцатом километре… Друзья детства, ставшие прекрасной, но еще очень молодой и эмоциональной парой, они просто по-детски чего-то не поделили на прогулке у старой турбазы.
– Ты дурак! Ты ничего не понял! – Маша оттолкнула друга у самого подъема на висячий деревянный мост.
– Ну и оставайся тут! – Кипевший от гнева Костя даже смотреть не мог на небо, где собирались черные тучи.
Максимализм юности не дал победить любви – и Маша сбежала прятаться в охотничьем домике за оврагом. А Костик вернулся домой. Домой к Мише – ведь обе семьи собрались там, чтобы отметить очередные выходные…
И Миша не сдержался!
– Как ты мог?! Как ты оставил ее там одну! Вернись! И привези Машу домой! Немедленно!
Старыгин сидел за столом в беседке и нанизывал куски мяса на шампуры. Он не одобрял горячего и крутого нрава друга. Но позволял ему кричать на сына… Ведь это был, в общем-то, и его сын… Как и Маша была его, Сергея, дочерью.
Костик, сгоравший одновременно от стыда и ощущения несправедливости, выразительно посмотрел на отца в поисках поддержки. Этот взгляд Старыгин не забудет больше никогда…
Но в ту минуту он просто сказал:
– Иди, сынок! А то дождик начинается!
И он ушел…
Пальцы полковника мягко нажали на выключатель. Свет в помещении потух. Ранние лучи холодного осеннего солнца пробивались сквозь полуприкрытые жалюзи на окнах. Начинался новый день их жизни… закончившейся много лет назад.
Конвой спецназовцев вывел Михаила во внутренний двор УВД и подвел к боковой двери темно-синего микроавтобуса с тонированными наглухо стеклами и красной полосой вдоль всего борта с надписью «Следственный комитет Российской Федерации».
Михаил уселся между двух бойцов и оглянулся на закрывающуюся дверь автомобиля. В узкую щель он увидел краешек голубого неба, очистившегося от туч и облаков. В последнюю секунду луч восходящего солнца успел блеснуть и ослепить майора. И, кажется, вновь донести до отца слова дочери:
– Папочка! Ты пришел! Наконец-то ты пришел, папочка!
Дверь захлопнулась, погрузив все вокруг в темноту.
Эпилог
Москва. Три недели спустя
Максим сидел за огромным столом совещаний в кабинете заместителя начальника комитета в Техническом переулке и смотрел на унылый пейзаж осенней столицы за окном. Высокий этаж, как и высокий чин владельца кабинета, позволял глядеть на все свысока. Но не давал возможности избавиться от тоски и одиночества…
– Прекрасная работа, Максим Евгеньевич! Повторюсь еще раз, ваша деятельность высоко оценивается мною лично и… всем руководством комитета. Вы понимаете, о ком я?
«Нет, не понимаю», – хотел сказать следователь. Почему надо изворачиваться? На что-то намекать? Нельзя сказать прямо и четко – мы все тут офигели от того, как ты все это раскрутил, как ты его вывел на чистосердечное и как все теперь будут кивать на тебя головой и прочить тебе место одного из замов?! А кстати, может, вот это самое место, которое ты греешь сейчас своим широким задом, начальник…
– …Сами понимаете, Максим Евгеньевич, грамота вам обеспечена. Ну, а как подарок с моей стороны – описание всей процедуры следствия я изложу в своей книге и докторской диссертации. Увековечим, так сказать! – Чиновник немного неприятно хохотнул. – Нет возражений, надеюсь?
«Тебе возразишь! Жаль, нового звания не дашь… ну, ничего… еще не вечер!»
– Никак нет, Вагиф Мамедович! Описывайте на здоровье! Разрешите идти? – Голос Максима звучал твердо и слегка угрожающе. Впрочем, он говорил так всегда…
И тем не менее начальнику что-то не понравилось. Игривое настроение исчезло, уступив место прежней надменности и восточной чванливости.
– Идите! И разберитесь с жалобами этой психиатрички! Она уже достала и меня, и старшего. Не можете с какой-то женщиной справиться, товарищ старший следователь!
Максим уже стоял на ногах. Слегка кивнув головой, он направился к двери. Затормозил, взявшись за ручку.
– Ее зовут Майорова Ольга Петровна, и она не психиатричка, а психолог-криминалист.
– Что?! – Хозяин кабинета удивленно оторвался от чтения бумаг.
Но следователь уже закрыл за собой дверь.
Максим шел по коридору седьмого этажа и остро ощущал категорическое нежелание работать.
Почему она это сделала? Почему решилась на эту сложную и опасную операцию? Потратила на нее полтора года жизни, втянула массу людей, в конце концов, переспала с ним… И в итоге ото всего отказалась, представила его, Максима, организатором и вдохновителем одного из самых эффектных и запоминающихся спецмероприятий по задержанию серийного убийцы в истории отечественной криминалистики.
Больше двадцати дней прошло с момента первого допроса Симонова. Он рассказал все – в таких деталях и так подробно, что Лебедеву и двум дознавателям даже не приходилось задавать лишних вопросов. Профессионал! Достойный уважения…
Какое, нах… уважение?! Маньяк, серийный убийца в полицейской форме… Только так к нему и надо относиться. А не как весь этот Апшеронск… Тоже мне, скрывали своего Робин Гуда, санитара леса…
Лебедев вдруг вспомнил, как тяжело было совладать с полковником. По-хорошему, надо было убрать Старыгина на время операции. Но это могло вызвать
