красивой молодой женщины почти ничего не осталось. Ее даже трудно узнать. Глаза закрыты, дыхание прерывистое, совсем слабое.
Миша сидит рядом, держит ее за исхудавшую руку. Чувствует, как пальцы жены слегка сжимают его ладонь. Галя, набравшись сил, открывает глаза и смотрит на мужа.
– Ты… остаешься… один…
С трудом прошептав последние слова, она замолкает, навсегда отрезав последний путь к спасению, который еще оставался в жизни Михаила.
После этого не оставалось никого и ничего, что могло сдержать гнев убитого горем майора.
– …Прости! Прости! Дай мне жить! Я не убивал ее, слышишь, не убивал! Прошу тебя! Не надо!
Убийца кричал, пытаясь вымолить себе жизнь. Не прощение… а только жизнь…
Но Михаил не верил ему.
Два выстрела в ночи… на том самом мосту… в том самом месте, которое Машенька пометила своим платочком, обмотанным вокруг перил…
Михаил медленно уходил в сторону домика. Кровь убитого текла сквозь щели в досках в реку, на острые камни… И заливала черным отчаянием душу Михаила…
Почему он выбрал день, когда была гроза?
Он не выбирал. Такова судьба – она дала возможность совершиться преступлению под струями смывающего все следы дождя. И никто не нашел ни одной зацепки, чтобы найти убийцу… Хотя все вокруг знали, кто убил… И молчали, пытаясь пережить и забыть. Вычеркнуть из своей памяти навсегда.
– Миша! Они будут стрелять! – Голос знавшего все друга продолжал звучать откуда-то издалека. – Миша, я прошу тебя, убери руку с кобуры. Встань, и пойдем отсюда, Миша! Все кончено! Вставай, Миша!
Друг! Отец Костика! Конечно, именно он должен был за ним прийти. Именно он встал сейчас между Мишей и бойцами, которые могли одним привычным движением в действительности закончить все. Может, сделать резкое движение, тронуть застежку на кобуре? И они не промахнутся… Главное, чтобы не попали в Серегу…
И вдруг в голове у Михаила снова зазвучал ее звонкий голосочек:
– Папа, папочка! Вставай! Иди за мной, папа! Иди за мной!
Не может быть! Она зовет его?! Хочет, чтобы он встал и пошел?!
– Папочка! Ну где же ты? Иди! Иди за мной!
В глазах у Михаила совсем потемнело… Все вокруг погрузилось в тишину, кроме этого звонкого голоска и ее заливистого смеха.
– Папочка, вставай! Я жду тебя! Иди! Иди! Скоро ты будешь со мной! Обещаю, папочка! Иди! Мы с мамой ждем тебя!
Полковник готов был начать паниковать. Михаил не убирал руку с кобуры. А спецназ только ждал кивка этого проклятого следователя. Краем глаза Старыгин видел, как менялось лицо москвича – становилось все жестче и решительнее. Вероятно, он уже сотню раз успел пожалеть, что согласился пустить полковника вперед и не производить классического задержания.
Старыгин знал – еще несколько секунд, и спецназ начнет действовать. И тогда, скорее всего, его ждут очередные похороны…
Полковник глубоко вздохнул и приготовился броситься к другу, перехватить его руку и прикрыть собой…
И вдруг он увидел, как из-под опущенных век Михаила выкатились две большие, точнее, огромные слезы. Почти соревнуясь друг с другом, они быстро потекли вниз к изогнутым уголкам его губ. И разбились о них, оставив на изможденном лице майора только влажные следы. Но не слезы друга заставили Старыгина замереть.
Полковник мог поспорить – Миша улыбался. Улыбался так, как это мог делать только он. Где-то там, внутри себя, в глубине души он озарился светлой улыбкой. А уже она отразилась на его лице слегка вытянувшимися в стороны уголками губ, подчеркнувшими широкие впадины на щеках майора. И хотя полковник не видел Симонова улыбающимся уже много лет, он помнил – таким Миша бывал, когда ему было по-настоящему хорошо!
Миша открыл глаза и почти ясным взглядом посмотрел перед собой. Чуть шевельнув губами, что-то беззвучно произнес. Старыгин готов был поклясться, что услышал дословно:
– Я иду, родная, иду!
Рука Михаила отпустила кожаную крышку кобуры и медленно скользнула ниже. Сам он немного обернулся в сторону Старыгина и посмотрел ему прямо в глаза. Сергей поразился преображению. Сейчас на лице майора отчетливо читались спокойствие и умиротворенность. Взгляд совсем прояснился и напомнил ему друга, с которым Старыгин провел бок о бок большую часть своей жизни.
Симонов медленно поднялся со стула, не отводя глаз от Старыгина. На секунду замер и отвел руки назад, выказывая готовность к движению в нужном конвоирам направлении.
Два бойца спецназа мгновенно оказались по обе стороны от майора. Один продолжал держать Михаила на прицеле штурмовой винтовки, а другой несколькими ловкими движениями вытащил из его кобуры табельный «макаров». Спрятал пистолет в набедренный карман и извлек из соседнего увесистые наручники старого образца из темного металла. Еще два движения, один щелчок, и руки Симонова оказались скованными у него за спиной.
– На выход! Пошел! – Второй спецназовец слегка кивнул головой майору на дверь.
Симонов шел медленно, но очень легко. Давно уже ему не было так приятно ходить! Даже плечи как-то распрямились и больше не давили, не прижимали Михаила к земле.
Майора отпустило! Случилось все, что должно было произойти, – он спас Машу, рассказал всем о постигшей его беде и освободился от страха встретить на своем пути еще одного маньяка. Его доченька звала за собой, и он чувствовал, что скоро с ней встретится… воссоединится навсегда. Симонов верил, что надо идти вслед за ее голосом! И тогда все в их жизни снова будет, как прежде…
Симонов прошел мимо Старыгина, еще раз улыбнувшись ему. Всего несколько шагов – Старыгину они казались вечностью. Но Михаил прошел их так легко, как не ходил никогда.
Следователь, удивленный столь резким изменением состояния задержанного, еле успел отступить в сторону, когда Симонов прошел мимо, чуть не толкнув его плечом.
Майор шел по длинному коридору своего родного УВД с высоко поднятой головой. Люди отступали, освобождая дорогу и провожая удивленными глазами посветлевшего за последние минуты человека.
Следом за ним слева и справа шли два бойца. Винтовки уже не целились в спину Михаила, а «отдыхали» стволами вниз в тренированных руках.
Долго держать три с половиной килограмма металла было утомительно… да уже и не нужно.
Все закончилось!
Старыгин уходил из оперативного штаба последним. Больше это помещение не понадобится никому. Завтра же его разберут и дверь опечатают. То, для чего его создавали, свершилось… Больше оно не приведет никого в тюрьму, даже заслуженно.
Полковник протянул руку к выключателю. И вдруг замер, не решаясь обернуться и посмотреть в дальний темный угол. Там кто-то был… и это был
