Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
В почте оказалось тридцать четыре письма, я просмотрел заголовки, все от поклонников, ничего интересного, и перешел к поисковой системе. Мне нужно было… собственно, я не знал толком, что именно мне было нужно. Я не был уверен, что даже косвенная информация содержалась в сети и была доступна по введенным мной ключевым словам.
«113 сайтов, 23 994 593 документа», — сообщил Google, и мне пришлось задать более жесткие параметры. Понятно, что почти все — а может, и все — миллионы текстов не содержали нужной мне информации.
«43 сайта, 38 644 документа». Уже лучше. Документы по большей части дублируют друг друга, а сорок три сайта с письмами Верди и упоминаниями о его не нотных, а эпистолярных текстах — не так уж много, можно просмотреть и за час, тем более, что с вероятностью девяносто девять процентов ничего найти я не смогу, и придется придумывать что-то иное… я не представлял себе пока, что именно.
Письма Верди оказались выложены на одном из итальянских сайтов (каждое письмо снабжено было еще и комментарием — то, что надо!), но итальянского я не знал, разве что десятка два слов, которые запомнил из оперных текстов, спетых Томой. Она все еще не вышла из ванной, хотя звук воды затих. Наверно, Тома уже одевалась, и минут через пять… Дожидаясь, я перетащил один из текстов в сетевой итальянско-русский словарь и получил такую абракадабру, что сразу все стер и попробовал перевести письмо на английский с помощью сетевого Оксфордского словаря — на этот раз я даже понял, о чем шла в письме речь и при большом желании мог интерпретировать текст, как мне нужно, но толку от этого не было, и я принялся ждать, когда вернется Тома.
Сидел с лэптопом на коленях, заложив руки за голову, и прислушивался к звукам, доносившимся из коридора. Там кто-то ходил взад-вперед мимо двери номера, причем это был не один человек, а, по меньшей мере, трое: вот тяжелые шаги, наверняка грузный мужчина, а вот женские, топ-топ, на каблуках, и еще кто-то ступал мягко, едва слышно, будто в тапочках. Нет, если бы в тапочках, то я бы и вовсе ничего не услышал, скорее, в спортивной обуви — может, репортер, сумевший пробраться через кордоны?
Тома, наконец, появилась — готовая уже к выходу, на ней был брючный костюм, который мне, честно говоря, не очень нравился, он слишком облегал ее замечательную фигуру, можно было и не подчеркивать так наглядно линию бедер, зачем вызывать у тех же поклонников и журналистов совершенно не нужные эмоции… кому, впрочем, не нужные? Мне? Напротив, мне-то было приятно смотреть, как Тома, наклонившись, зашнуровывает высокие ботинки, но, когда похожие чувства испытывали другие…
— Тома, — сказал я, — ты можешь перевести мне с итальянского несколько текстов? Только по возможности слово в слово.
— Давай, — сказала она, подошла и, встав за моей спиной, положила ладони мне на плечи… нет, надо работать, тем более, что, если я не найду того, что искал… Я вывел на экран первое из отобранных писем. От 13 декабря 1858 года. Чуть больше двух месяцев до премьеры.
— А, — сказала Тома, — это письмо Верди к доктору Винье. Зачем тебе?
— Нужно, — нетерпеливо сказал я. — Ты можешь перевести?
— Постараюсь… «Дорогой Винья… Пишу тебе все еще из Сант-Агаты, но мы с Пеппиной уже… как это… в придорожном настроении…»
— Придорожном? — удивился я. — Настроение — не трактир…
— Послушай, — рассердилась Тома и убрала ладони с моих плеч, — я же не итальянка, как по-твоему?
— Прости, — сказал я. — По смыслу понятно. Давай дальше.
— «Настроении… Партитура готова, и я доволен, насколько… насколько можно быть довольным… когда не знаешь, вытянет ли… вытянет?… В общем, если по смыслу, Верди хочет сказать, что имена певцов ему еще не известны, и случиться может всякое…»
— Это называется — точный перевод?
— Если не хочешь…
— Давай-давай, — поторопил я. — Постарайся ближе к тексту.
— Дальше так. «Думаю, что при надлежащем исполнении эта опера может иметь успех… она уже столько вытерпела… нет, лучше — претерпела… что я не вынесу, если премьера будет испорчена дурными певцами. Мы, музыканты, пишущие на потребу публике»… На потребу?…
— Продолжай, — нетерпеливо сказал я. — На потребу — нормально.
— «публике… зависим от стольких обстоятельств, что мне иногда кажется, дорогой Винья, чудом уже то, что удается не только дотянуть… или лучше — довести?… довести оперу до премьеры, но и заставить публику волноваться. Меня беспокоит, однако, странное… поведение?… нет, правильнее „отношение“… странное отношение синьора N. Ты прекрасно знаешь, о ком идет речь: синьор N запретил упоминать его имя не только на афише и в театральных либретто, но даже в личных письмах. Это представляется мне просто смешным, но у N свои соображения, которые я уважаю. Жаль, что его не будет на премьере. Не согласился бы ты, дорогой Винья, учитывая твое давнее знакомство с синьором N, передать ему не только мое приглашение, но и просьбу, с которой я уже просто не решаюсь обратиться самостоятельно: мне нужны для финала всего две строфы, которые усилят нынешний текст. Всего две строфы — и срочно. Это не будет затруднительно для синьора N. Дорогой Винья, пиши мне на мой римский адрес, ты его знаешь. Мы выезжаем с Джузеппиной завтра утром. Обнимаю тебя. Твой Верди».
— Твой Верди, — повторил я с чувством.
— Зачем тебе это? — спросила Тома. — Это все давно известно. Синьор N — это Сомма, автор либретто. Он не захотел, чтобы его имя стояло на афишах, потому что цензура потребовала таких изменений текста…
— Каких не могла вынести его нежная душа адвоката, — закончил я. — Я тоже это знаю, но…
— Но что?
— Послушай, там должно быть еще что-то. Не могу поверить, что Сомма так поступил исключительно из-за какого-то цензора. Верди согласился с изменениями?
— Не сразу.
— И не на все изменения, да. Но перенес действие из Швеции сюда, в Бостон. Так чего же уперся Сомма? Хотел быть святее папы римского? И какой смысл был в его желании остаться инкогнито, если вся Италия знала, кто автор либретто? Это же все равно, что… Знаешь, когда я после аспирантуры работал в московском Институте физпроблем, один наш очень умный сотрудник… там же все как в опере, каждый смотрит, чтобы другой не стал раньше него старшим научным или заполучил грант… и чуть что — пишут друг на друга анонимки. Так вот, однажды на имя директора был получен такой текст: «Я, Кузьмин Егор Николаевич, пишу настоящую анонимку в том, что…» Вот и Сомма, как этот Кузьмин…
— Ну и что? Андрюша, зачем ты теряешь время на эти глу…
— Это не глупости, Тома! Я чувствую, что… Послушай, там есть письма, более близкие к дате премьеры?
Тома повернулась к экрану, я передвинул мышкой текст и сам нашел дату «10 января 1859». Письмо, адресованное издателю Рикорди. Из Рима. Это я и сам мог понять, но дальше…
— Вот это прочти.
— Это? Письмо к Рикорди…
— Знаю. Что там написано?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
