разу не был.
Так и жил бы Баймен тихо-мирно, если бы не нагрянула беда нежданная в лице Дуйсекова. Не будь его, никто о пенсии и не заикнулся бы. Теперь ревизору постоянно мерещится, будто все сговорились, все только и хотят от него избавиться. Недавно встретился случайно с заведующим райсобесом, так и тот про пенсию разговор затеял. Апырай, кому он на хвост наступил? И почему такой сыр-бор из-за какого-то Дуйсекова?
Одним словом, лишился ревизор сна. Этот Дуйсеков (чтоб он провалился!) — ему не кровный враг. Но потакать вору, хищнику — извините, этого совесть не позволяет. Он, Каугабаев, почему-то не угодил шефу, ну и пусть. Пусть! Он тоже пресмыкаться не станет, никому угождать не будет. Да и ради чего? Существует же, в конце-концов, служебный, гражданский, если на то пошло, долг! Пусть все знают: Каугабаев — не мокроносый мальчишка, от него так просто не отделаешься. Вон, весь район сейчас судачит о ревизии в "Красном караване". Отступать поздно! Какими глазами он посмотрит на честный люд, если теперь выгородит преступника?
Занятый своими думами, Каугабаев и не заметил, как дошел до своего неказистого, недавно беленого домика, скромно стоящего за серой изгородью на перекрестье улиц. Заключение многодневной ревизии, проведенной им в "Красном караване", он намеревался написать в тиши…
Дома ждал его гость. Гость лежал на мягких подстилках, отвернувшись лицом к стенке, и храпел на весь дом. Могучий был детина; горбился боком, точно откормленный верблюд. Баймен не узнал его и нарочито громко спросил у старухи:
— Кто этот нечестивец? Чего он храпит посередь дня?
Гость не шелохнулся.
— Сама не знаю. Пришел, тебя спросил. Посидел немного, да и завалился спать. Должно быть, умаялся бедняга. Глянь, как спит.
— Ты что, спятила? Уже не знаешь, кто к тебе в дом приходит?!
— О, боже!.. Откуда мне знать, если я его никогда и в глаза не видела?
— Ну, какой он хотя бы из себя?
— Думаешь, разглядывала? Небось не разбойник.
Баймен, соблюдая приличие, не стал будить гостя. Старуха разогрела самовар, сготовила плов, и, когда дастархан был накрыт, хозяин ткнул храпуна в бок.
— Оу, почтенный, проснитесь. Обедать пора.
Сопя, пыхтя, отдуваясь, черный рябой верзила грузно повернулся, протер глаза. Увидев Баймена, мгновенно очнулся, осклабился, протянул обе руки. Ревизор аж съежился, сразу узнав в рябом детине родственника Дуйсекова. Однако выгонять из дому гостя, даже незваного, нежеланного, у казахов не принято, и хозяин, сдерживая досаду, молча слушал его корявую речь…
Себе на уме оказался гость: плел невесть что, о деле, однако, помалкивал. Ловко расправился с жирным пловом, за чай принялся. Он явно тянул, стараясь развлечь хозяина пустой беседой.
Уже и дастархан убрали. Гость отодвинулся к стене, вытянул ноги, достал табакерку-шахшу, насыпал на ладонь щепоть насыбая, помял, покрошил его и заложил за губу. Лишь после этого он протянул шахшу хозяину, но тот отрицательно помотал головой. Рябой, наслаждаясь терпким насыбаем, пожевал губами, помедлил, потом не выплюнул табак, как это делают другие, а проглотил его. При этом он торжествующе глянул на хозяина, как бы желая удостовериться, оценил ли тот по достоинству его искусство. Баймен и раньше слыхал об аульных шутах, умеющих на спор глотать табак, и потому ничуть не удивился. Гость, не дождавшись слов восхищения, поерзал, крякнул.
— Баеке! — Квартирка ревизора была тесна для его рокочущего баса. — Вероятно, вы думаете, кто же припожаловал к вам нежданно-негаданно. Я младший брат Мадибека из "Красного каравана"… Работаю на ферме, телят пасу. Имя мое — Малибек.
Хозяин насупился, ни слова не сказал.
— Да-а… приехал я сюда по делам… в заготскот. О вас я наслышан. Ну, думаю, надо проведать хорошего человека, а то еще когда такой случай подвернется…
Хозяин и на этот раз рта не раскрыл. Гость был озадачен. Уж больно невзрачен казался ему ревизор. Глаза потухшие, белесые, шея дряблая, тонкая, лицо желтое, изможденное, сплошь в морщинах, нос заострился, точно клюв. А худой — в чем только душа держится? Неужели этот сморчок представляет какую-то опасность для его всемогущего братца? Уму непостижимо! Почему он все молчит, точно язык проглотил? Ох и трудно же столковаться с такими вредными старикашками! В другое время и не поздоровался бы, теперь поневоле приходится в рот ему заглядывать.
— Признаться, есть одно небольшое дельце, Баеке. — Младший Дуйсеков откашлялся. — Братан мой, кажется, немного маху дал. Все ведь ради детишек да бабы. Сам-то он добрая душа, скромняга. Муху не обидит, ей-ей. Это дружки его, бригадир да бухгалтер, подвели. Такие хапуги, такое жулье — жуть. Все к себе гребут, хищники! Ну и братана соблазнили. С кем не бывает?.. Говорят: "Даже ангел при виде золота с пути праведного сворачивает". Теперь, оказывается, судьба брата в ваших руках, Баеке.
— От меня ровным счетом ничего не зависит, — подал, наконец, голос хозяин. — Все остальное теперь решат судебные органы… Так что напрасно стараешься, дорогой. Дело приняло серьезный оборот…
Младший Дуйсеков побледнел.
— Как?! Вы уже успели передать дело прокурору?!
— Пока еще нет.
— А… Ну слава аллаху!..
Гость сразу успокоился, подмял под бок подушку, всем видом показывая, что спешить ему некуда. Потом его, должно быть, осенила какая-то мысль, и он сделал совершенно неожиданное предложение.
— Баеке, может, пару раз в картишки перекинемся? Деньги у меня есть…
Ревизор усмехнулся:
— А у меня — нет. Как же быть?
— Какой разговор? Я могу одолжить. Не чужие. Не в последний раз видимся.
— Ну, и сколько?
— Что… сколько?
— Сколько одолжишь, спрашиваю?
— Вам виднее. На всякий случай тысчонку я прихватил. Думаю: а вдруг с кем-нибудь в очко сыграю…
— Э, брат, одной тысчонкой много ли дыр залатаешь?!
Младший Дуйсеков мигом все понял. В глазах его появился блеск.
— А сколько надо? Полторы тыщи хватит?
Он уже полез было во внутренний карман, но тут Баймен вдруг выпучил глаза и заорал не своим голосом:
— Вон отсюда, стервец! Нашел кому взятки предлагать!.. Вон!.. Не то вызову милицию, составлю протокол и отправлю, куда следует!..
Рябой перепугался.
— Оу, Баеке, что с вами? О какой взятке говорите? Вы же сами попросили взаймы… чтобы в картишки поиграть… Ну, и я… — Опираясь на одну руку, гость тяжело поднялся. — Если гоните из дома, что ж… Пойду.
— Уходи! Сгинь! Некогда мне с тобой тары-бары разводить.
— Хорошо… Ладно, ладно… — Младший Дуйсеков попятился к двери и, уходя, пригрозил. — Посмотрим! Встретимся!
— Что?! Небесные кары, что ли, на меня обрушишь? Не морочь голову! Убирайся! Живо!
Баймен брезгливо махнул на него рукой и отвернулся.
Едва рябой захлопнул за собой дверь, из передней прибежала
