разомкнув объятия. Проехав по их трупам, Филодем ворвался в лагерь. Но в это мгновение правое колесо его колесницы, задев обо что-то, слетело с оси. Кони встали на дыбы, и Филодема, не успевшего обрезать вожжи, точно камень, выпущенный из пращи, швырнуло прямо на сирийские копья.
Последнее, что он слышал, был отчаянный крик Поликсены, стаей черных птиц рассыпавшийся по небу без солнца: «Хочу, чтобы ты жил!»
* * *
Вбежавшая в опочивальню Харикло, нашла госпожу на полу в глубоком обмороке. Лампа была опрокинута и потухла.
* * *
После битвы царь Эвмен пожелал увидеть своего гиппарха, явившего чудеса беспримерной храбрости и не менее чудесным образом избегнувшего, казалось бы, неминуемой гибели.
Филодем сидел у тела Стратоника, положив голову юноши себе на колени, и гладил по волосам, будто мать уснувшего ребенка. Он и сам был похож на мертвеца – если бы не слезы, прочертившие дорожки на измазанном кровью и грязью лице. При виде плачущего вояки, который только что «тысячи бедствий соделал» и «многие души воителей славных низринул в мрачный Аид», посланцы остолбенели.
Филодема проводили в царскую палатку. Без доспехов, в простой одежде, Эвмен мало напоминал потомка божественного Геракла, разгромившего в бою одного из могущественнейших властителей Азии. Не отличавшийся крепким здоровьем, так что, случалось, не мог сидеть на коне и принужден был пользоваться носилками, он и сейчас полулежал, опираясь на подушки. Но глаза его горели упрямым огнем, и всякий, кто взглядывал в них, поражался воле этого изнеженного с виду человека, чей дух умел преодолеть все телесные невзгоды. Подле царя на складном стуле сидел статный молодой мужчина со свободно падающими на плечи кудрями. Это был его брат Аттал – верный и незаменимый помощник во всех делах.
Когда Филодем хотел склониться перед царем, Эвмен удержал его жестом.
– Оставь церемонии льстивым царедворцам. Мне нужны солдаты, а не подхалимы и шаркуны. Скажи лучше, какой награды ты желаешь за проявленную доблесть? Я мог бы сделать тебя начальником личной охраны.
Филодем смотрел в пол, на носки своих сандалий. Прошла минута, другая, третья... Наконец он поднял голову.
– Ты уж прости, государь, – проговорил он глухо, – да только, похоже, я отвоевался. Сегодня в сражении потерял я любимого друга, который был мне как брат – и кровь его на моих руках. Он отдал мне жизнь, тогда как я стал причиной его смерти. Без него – от меня лишь полчеловека. Так что не гожусь я охранять тебя. – Он вдруг вскинул заблестевшие глаза. – И больше не буду учить юношей убивать друг друга.
Бледные щеки Эвмена вспыхнули, он начал вставать, но Аттал быстрым движением положил руку ему на плечо.
– Гнев – плохой советчик, брат. Вспомни, что завещал нам перед смертью отец.
Царь помолчал, будто что-то обдумывая, потом сказал мягко:
– Ты неправ, мой Филодем. Ибо если друг отдал тебе жизнь, теперь у тебя их две и ты должен стать сильнее вдвое. Непобедима та страна, где между братьями любовь и согласие. Так учил нас отец. И так я завещаю своим детям. Но если сердце твое устало от ратных трудов, я не стану тебя удерживать. Ты волен приискать другое занятие – и пусть это будет твоей наградой. А теперь ступай.
– Благодарю, государь...
Филодем согнулся – и рухнул к ногам царя, ударившись лбом и локтями о землю. Дали себя знать полученные раны, и от слабости он лишился сознания.
* * *
Между тем в лагере царила суета. Одни, сняв доспехи, осматривали раны, которых не заметили в горячке боя, другие хвастались подвигами и трофеями, третьи оплакивали погибших друзей. Передавали, что всего у Магнесии нашли свою смерть до пятидесяти тысяч пехотинцев и три тысячи конников. Откосы исчезли, трупы сравняли дорогу с полем и лежали в уровень с краями ложбины. Живыми были захвачены тысяча четыреста человек и еще пятнадцать слонов с погонщиками. Лишь немногим удалось спастись бегством.
В сумерки к потоку беглецов примкнул всадник на взмыленной, шатающейся лошади. Одежда его была грязна и забрызгана кровью, в глазах застыл ужас. Вчерашний владыка Азии нахлестывал коня, не глядя на остатки своего разбитого воинства, не слыша несущихся ему вслед брани и проклятий. К середине ночи царь добрался до Сард, откуда в четвертую стражу с женой и дочерью бежал дальше, в Апамею, где уже нашел приют его сын Селевк и некоторые из наиболее преданных друзей. Охрана Сард была поручена Ксенону, а над Лидией поставлен Тимон. Но ни горожане, ни воины, бывшие в крепости, не пожелали им подчиняться и предпочли отдаться на милость победителей. Тогда же к римлянам явились послы из Фиатеры и Магнесии. Их примеру последовали жители Эфеса и Тралл. Как повествовал в избытке чувств летописец: «Города Азии вверяли себя милости консула и владычеству народа римского».
Теперь на радостях выздоровел и Публий Сципион. Он продиктовал Антиоху условия постыдного мира. Царь лишился всех своих владений в Европе и Малой Азии, должен был уплатить контрибуцию в пятнадцать тысяч эвбейских талантов и, кроме того, отдать победителям боевых слонов и флот. А чтобы он не вздумал выкинуть какой-нибудь штуки (от этих пройдох-азиатов всего можно ждать!), его старший сын – будущий Антиох Эпифан – взят в заложники. Потребовали и выдачи ненавистного Ганнибала, но тот успел своевременно бежать к царю Прусию в Вифинию. Ощипанному и униженному Антиоху милостиво выделили кусочек собственного царства и пожаловали титул «Друга римского народа».
Эвмен, глядя на это безобразие, лишь качал головой. Хоть он и считал, что
«Мудрец презреньем казнит за обиду.
Тот, кто врага не добьет, – тот победитель вдвойне»,
однако действия римлян находил уже слишком.
Ему самому пришлось отправиться в Рим и выступить с докладом в сенате. Зная нрав и повадки друзей дорогих, а также памятуя о внезапном ударе, приключившемся с его отцом в гостях у Квинкция Фламинина, Эвмен благоразумно не стал распространяться о своих заслугах, но сдержанно поблагодарил отцов-сенаторов за оказанную помощь. Те сделали вид, что не замечают иронии, к тому же сокровища Антиоха настроили их на благодушный лад. Теперь можно и в благородство поиграть. Люди всегда добры, когда отдают намного меньше, чем взяли – а в будущем рассчитывают загрести еще больше. Рим, как бескорыстный дядюшка, принялся одаривать худородных, однако до поры до времени полезных племянников. Родос получил Карию и Ликию, Ахейский союз – и так им уже завоеванную Спарту, Македонии вернули несколько областей близ фракийской
