и задумчиво произнёс:
– Ты интересный образец, номер третий, кхе-кхе… клянусь кишками Целума.
– Твои помощники продолжают стремительно убегать, кстати. Вон, скоро до середины доберутся, а к вечеру, может быть, перевалятся через край.
На этот раз биопровидец расхохотался в голос, но веселье окончилось надсадным кашлем. Потом он издал пронзительный нечеловеческий клёкот, – гигантская химера, ползущая по стене карьера, стала медленно разворачиваться.
– Скажи, образец… хм, скажи, Бифронтис, зачем ты стал драться с этим хомункулусом?
– А? Ну, надо было что-то делать, бить или бежать. Бежать я не мог из-за моего умного, но тупого брата, оставалось бить. Повезло, экзальт меня недооценил, да и вообще не хотел трогать.
– Фортуна любит тебя, кхм…?
Гай пожал плечами:
– Никогда об этом не задумывался. Но я спас твоих помощников, так что, наверное, да.
– Их не нужно было спасать, оказавшись внутри, они спаслись сами.
– Что?
– Кхум-кха… Моя плаустлея не предназначена для битв, однако, отделаться от одного или даже нескольких экзальтов она вполне способна. Ты просто не дал ей шанса применить свои защитные меканизмы.
– Vae! А раньше можно было сказать?! Почему я должен рвать анус ради того, что вообще никому не нужно, peniscanis?!
– Приношу извинения, Бифронтис, – ответил Аврелий с издевкой, – я был немного занят тем, чтобы не дать себя сжечь. А… вот и великолепный Лакон пожаловал.
Гай задрал голову и увидел, как сквозь пелену падающего пепла в каменоломню спускается божественный нобиль. Из его ног и рук бьёт синее пламя, настолько мощное и стабильное, что кажется материальным. Он мягко опустился на землю, поправил тогу, почерневшую от пепла, и обвёл картину сосредоточенным взглядом. Гай поспешил к двоюродному дяде, попутно переступив через брата, но не успел сказать и слова.
– Мне всё ясно. Тебе требуется срочная помощь?
Гай, уже чувствующий всю тяжесть полученной раны, и хотел бы закричать, что было бы очень неплохо, но воспитание есть воспитание: пока ты часть генуса, изволь хранить виртус.
– Срочная? Да нет, всё довольно… терпимо.
Лакон принял ответ как должное, и обратился к Аврелию:
– Насколько глубоко ты в этом увяз?
– Всем хвостом, о великолепный.
– То есть, по самое горло, подлый серпент?
– Точно так, кхух-х-кху!
– Средний сын?
– Проснётся очень скоро, я ни за что не причинил бы ему вред.
– В таком случае я не убью тебя на месте. Немедленно займись Харисимом, стабилизируй его, чтобы дожил до возвращения в Рим.
– Слушаюсь, о великолепный.
В скором времени до каменоломни добрались конные экзальты, с которыми оказался и отец; остальные двигались намного медленнее и были оставлены позади на попечении секуритариев.
– Мы спешили как могли, мой легат! – громыхнул декан с золотым быком на броне, салютуя.
– Приведите Иоанниса в сознание, если он жив, и будьте готовы подавить сопротивление.
– Слушаюсь! – Шлем декана повернулся из стороны в сторону. – Мой легат, разреши задать вопрос?
– Задавай.
– Кто сделал такое с ним?
– Мой двоюродный племянник, судя по всему.
Гай почувствовал на себе взгляд декана сквозь линзы.
На то, чтобы привести Саламандра в сознание потребовалось время, а тут и старший брат кое-как оклемался. Слушая рассказ Гая о происшедшем сегодня, отец поставил Тита рядом и стал придерживать, поскольку того шатает. Брат ещё не вполне в себе, трёт сонные глаза, а лицо расслаблено и не выражает обычной враждебности ко всему миру. Агрикола слушает молча и, пожалуй, это пугает больше всего – он суров и свой грев расходует очень эффективно, а не тратит попусту. На раны младшего сына даже не взглянул, уделяя больше внимания действиям Лакона и его Возвышенных.
Переваливаясь на свой прежний манер, к отцу подобрался Аврелий из Скопелоса. Сменив повреждённое одеяние на целое, он продолжил источать палённое зловонье.
– Надеюсь, ты не держишь на меня зла, кхмем… Агрикола?
– Если бы тебя беспокоили такие мелочи, ты принимал бы иные решения.
– Вероятно, так и есть.
– Что Нигрумос смог тебе пообещать?
Широченные плечи авгура… которые, скорее всего, являются его локтями, приподнялись и опустились:
– Услугу, скажем так. Очень приятно жить, зная, что один из могущественнейших людей мира тебе должен… Теперь уже не важно, пхум-м… О, сейчас будет представление.
В это время два экзальта помогли-таки Саламандру подняться; его тоже заметно ведёт из стороны в сторону, кожа на груди сожжена, рана обуглилась, возможно, сломаны рёбра, но сверхлюди созданы выдерживать и не такое. Великан приходит в себя прямо на глазах, вот, встал по стойке «смирно», заложив руки за спину и глядя перед собой немигающим взглядом, как на легионном смотре.
– Иоаннис, мне стало известно о заговоре. Что сподвигло тебя стать частью чего-то настолько недостойного?
– Мой легат! Я исполнял прямые приказания родоправителя! – Громовой голос прокатился по каменоломне.
Лакон трижды стукнул пальцем по эфесу великолепного меча, обдумывая услышанное.
– Почему?
– Мой легат?
– Почему ты взялся исполнять приказ моего отца в обход меня?
– Мой…
– Именно. Я твой легат, а не Каст Игний Нигрумос.
– Мой легат! Он родоправитель…
Лакон прищурился, будто испытав сомнение.
– Значит, ты Игний? Возможно ли, что мы с тобой кровная родня, а я не знал?
– Мой легат… Нет, мой легат…
– Значит, ты не часть генуса?
– Нет…
– Ты легионер.
– Да, мой легат!
– Кто командует легионом, Иоаннис?
– Ты, мой легат!
– То есть, я командую легионом, а мой отец руководит генусом. Всё верно?
– Да…
– Так что же сподвигло тебя нарушить цепочку командования?
На это не нашлось ответа, а когда молчание стало по-настоящему невыносимо долгим и тяжёлым, Лакон продолжил:
– Вы все – оружие в руке бога. Вы знаете это, вы сами выбрали эту почётную судьбу.
Гай поймал мимолётный взгляд Иоанниса.
– Никому не нужно своевольно оружие, – закончил легат, – даже богам. За твой проступок я могу определить лишь одно наказание, Иоаннис. Тебя отконвоируют в расположение и поставят перед собратьями, ветеранами и кандидатами. Весь твой боевой путь зачитают перед ними и окончат его стигмой «Inhonoratus». Тебя лишат всех знаков почёта, титулов, имени, и опустят в катакомбы, где ты будешь убивать крыс, носить еду узникам, убирать за ними отходы; и никогда больше ты не увидишь солнца, никогда не поднимешь лица, не прикоснёшься к настоящему оружию, не наденешь брони, и не пойдёшь в битву
