сильную чувственность. А вот Ангелина Красавина… По всему получалось, что ум там на первом месте, но что-то меня от окончательности такого вывода удерживало.
Убаюканный милой женской болтовнёй, я как-то не сразу заметил, что мои сомнения получили наглядное подтверждение. Беседа хозяйки и гостьи свернула на личные темы, личные, понятное дело, для Ангелины Павловны, потому как для настоящей актрисы, каковою наша гостья, безусловно, и была, своя собственная жизнь — тоже представление, требующее заинтересованной и желательно восторженной публики. Понятно, что себя Ангелина Павловна в этих своих рассказах ставила на первое место, а прочие люди упоминались в той лишь мере, в какой они ею восхищались и оказывали ей те или иные благодеяния.
— …Он был в восторге от моей игры ещё в Минске, и даже не представляете себе, Варвара Дмитриевна, как обрадовался, когда я навестила его, перебравшись в Москву, — интересно, о ком это она? Что-то нигде мне не попадалось упоминаний о людях, с которыми актриса была знакома и в Минске, и в Москве. Нет, что Ангелина Павловна из-под наших с Шаболдиным подозрений выбыла, я помнил, но тем не менее неожиданно появившееся белое пятно в биографии актрисы как-то не радовало. Спросить у неё? Идея не показалась мне здравой — вдова запросто могла и соврать, если этот знакомец был для неё чем-то ценен. Сказать приставу и пусть её допросит? Ну хорошо, скажу, и что? Подозрения с вдовы сняты, так что вряд ли теперь Шаболдин этим заинтересуется. Что же, попробую узнать сам.
…В театр Московского актёрского товарищества я отправился вместе с Варенькой, и не только потому, что она меня о том попросила. Просто моя просьба посодействовать в сведении боярыней Левской знакомства со знаменитыми актрисами выглядела вполне естественно для управляющего театром, опять же, питал я надежду на то, что названная боярыня сможет вызнать у новых знакомых хоть что-то из интересующих меня сведений.
— Покорнейше прошу прощения, ваше сиятельство, но вы же в прошлый раз узнали всё, что пожелали? — удивлённо спросил господин Габалье, когда после взаимных представлений Варя осталась побеседовать с актрисами, а мы с ним вернулись в его кабинет и я начал свои расспросы.
— Часто так бывает, Андрей Вильгельмович, что мы не можем знать заранее, что и когда нам потребуется, — туманно и многозначительно выразился я. — Не скажете, были ли среди знакомых Ангелины Павловны такие, чтобы она общалась с ними и в Минске, и в Москве?
— Вроде бы говорила она о каком-то докторе… — управляющему понадобилась почти минута на попытку освежить память, удавшуюся ему, впрочем, лишь частично. — Но, простите, ваше сиятельство, ещё раз, никак не могу припомнить его имя…
Мне оставалось лишь надеяться, что Варварушке повезёт больше, и я милостиво согласился на предложенный Андреем Вильгельмовичем кофе с коньяком. К возращению супруги мы весьма преуспели в употреблении оных напитков, заодно мне удалось напустить управляющему тумана, намекнув на заинтересованность его высочества Леонида Васильевича в судьбе великой актрисы. Когда Варя вернулась из похода по закулисью, мы оставили господина Габалье в состоянии сдержанной гордости за доверие, оказанное ему через меня братом самого царя, так что попрощались очень тепло и ушли, провожаемые искренними заверениями в любой помощи, каковая только может понадобиться нам от Андрея Вильгельмовича в будущем.
Всю обратную дорогу Варя задумчиво помалкивала, да и дома своими впечатлениями поделилась не сразу. Я её не торопил, давая супруге собраться с мыслями.
— Ох, Алёша, правильно ты всё про них говорил… — начала-таки Варенька, когда мы закончили с обедом и ждали подачи десерта. — Ангелине Павловне нетрудно быть там самой умной, потому что она просто умна. А остальные… Даже не знаю, как я теперь буду на их игру смотреть-то. Жемчужина и Славская невообразимо глупы, хоть порой и забавны, а Штольц столь же невообразимо порочна, но с ней хотя бы поговорить можно.
Ну вот, очернил, понимаешь, в глазах любимой жены светлый образ жриц Мельпомены. Впрочем, это не я, это они сами.
— Удалось что-то узнать? — на самом деле этот вопрос интересовал меня куда больше.
— Да, — ответила Варенька. — Правда, они вспомнили только одного человека, которого Ангелина Красавина вроде бы знала и в Минске, и в Москве. Некий доктор Шустов, Ефим Данилович. Тебе такое имя знакомо?
Знакомо ли мне такое имя? Ещё как знакомо! Доктор медицины, пользовавший покойного Гурова. Именно с подозрений доктора Шустова начался розыск по делу. И получается, Ангелина Красавина знала его раньше, чем Захара Модестовича! Да уж, увлеклась Ангелина Павловна, увлеклась и так проговорилась!
Мне осталось только от всей души поблагодарить Варю, пообещав ей в полной мере выразить свою благодарность ближе к ночи, и едва закончив с десертом, я отправился в губную управу, благо, теперь было с чем туда идти.
— Вот даже как? — не сильно довольным голосом переспросил старший губной пристав Шаболдин. — Стало быть, Ангелина Павловна и доктор Шустов были знакомы ещё в Минске?
— Стало быть, так, — подтвердил я.
— А у меня о том ничего нет, — проворчал пристав. — Напишу-ка я в Минск ещё один запрос, пусть тамошние губные вышлют мне всё, что им про Ангелину Павловну известно. Вообще всё, сам разберусь, что там важно, а что нет. И лучше даже человека пошлю толкового, чтобы он сам по месту осмотрелся и если найдёт нужным, то и допросил кого.
Умное решение, да. А что слегка запоздалое, так не наша с приставом в том вина. Не скажу, что само по себе знакомство это представляло для нас интерес, но вот его сокрытие как Ангелиной Павловной, так и Ефимом Даниловичем наводило на не шибко хорошие мысли. И ведь стоит их этим попрекнуть, так оба на голубом глазу заявят, что их никто о том и не спрашивал. Впрочем, не поможет им такая отговорка, Борис Григорьевич из них правду выжмет. Особенно если очную ставку устроит.
Сам Шаболдин, однако же, с вызовом доктора и вдовы решил не торопиться — должно быть, опыт потери времени с Ольгой Гуровой подсказывал ему, что для хорошего допроса надо запастись хорошими уликами. Поэтому пристав сразу сказал, что предпочтёт сначала дождаться сведений из Минска. Опять, конечно, придётся нам с ним упражняться в одном из тех самых двух пренеприятнейших занятий, то бишь ждать, ну да ничего, подождём, не рассыпемся. Хорошо хоть, догонять тут никого не надо…
Так или иначе, предвидение, побудив меня
