задохнулся от прилива желания. А ведь накануне сходил, взял рабыню на ночь и брал ее до полного изнеможения.
— Так вот, боги… Масторава — это хранительница земли, земля-матушка. Говорят, что на живичской земле несколько лет длился страшный неурожай, голод был такой, что помирали деревнями, выедали вокруг всё, вплоть до коры. И жила в то время женщина, было у нее двенадцать детей. В первую зиму они съели корову, во вторую зиму — овец, на третью — всю птицу, на четвертый — съели собак, кошек и даже мышей. А земля всё не хотела растить зерно, только зря сыпали семена в жадную почву. Ни единого росточка не выпустила она. И один за другим умирали дети той женщины. Что ни месяц, новая смерть. Последний сын помер, когда стаял снег после пятой зимы. Похоронила женщина его возле других детей, а потом пошла в чистое поле, разделась донага и легла на землю. Сказала, пусть земля заберет ее тело, как забрала ее детей, пусть наестся досыта, и чтоб больше никогда не умирали люди из-за недорода. Вдруг почва расступилась и поглотила эту женщину, но не умерла она, а стала Масторавой, хранительницей земель. Иные говорят, что не сами умерли те дети, а что были принесены в жертву, но даже после гибели всех детей земля не захотела соблюдать уговор. Потому первобоги сделали Мастораву хранительницей, чтоб смотрела она за недородом и урожаем, чтоб выполняла уговор между людьми и богами. Потому перед вспашкой женщины идут в поля, приносят по капле крови всех своих детей, орошают ей землю, а потом ложатся голыми. Они напоминают Мастораве об уговоре! А при больших неурожаях приносят детей в жертву. Верно я рассказала, Велебор?
Хускарл со шрамом снова кивнул и добавил:
— Ты не сказала, откуда пошел тот уговор. Когда боги создали людей, мир был плох и жесток. Земля была сухой и каменной, вода бурлила и текла, как ей вздумается, огонь полыхал, сжигая всё на своем пути, звери бегали повсюду и рвали друг друга. Боги увидели, что погибнут люди. Обратились они к земле и заключили с ней уговор, что люди будут поливать ее потом и кровью, а она взамен будет кормить их зерном. Обратились они к воде и сказали, что вода должна течь по руслам и не выходить оттуда, и там она может делать, что захочет. Обратились они к огню, но не захотел огонь заключать уговор. Тогда боги заковали его глубоко под землю, а его детей-искорок отдали людям для обогрева и стряпни, строго-настрого сказали людям следить за искорками, потому как злы они за отца и хотят отомстить. Чуть дай им волю, как они выжгут и людей, и дома, и целые леса.
— Верно. Ведява — это хранительница вод. Ей стала девушка, которая убегала от мрежников. Добежала она до обрыва, дальше некуда податься, тогда она прыгнула в воду и попросила укрыть ее от преследователей. И вода приняла ее, дала укрытие. Так девушка и стала Ведявой, матерью-водой. Похожие рассказы есть и про Вирьаву, хранительницу леса, и про Вармаву, хранительницу ветров, и про Кудаву, что следит за домом.
— А что, все живичские боги — бабы? — удивился Аднтрудюр.
— Есть и мужчины. Есть, например, Ведятя, про которого и думают, что он в озере живет. Ведява — хранительница вод, а Ведятя — бог рыбаков, корабельщиков и торговцев, потому что в Альфарики все дороги идут по рекам: летом — на кораблях, зимой — на санях по льду. Есть Нороватя — бог пахарей. Вирьава смотрит за лесом, Вирьатя приглядывает за охотниками, грибниками, дровосеками. Кудава смотрит за домом, а Кудатя помогает строить дома, обустраивать двор, делать ограду, ставить сараи. Толава отвечает за огонь, а Толатя учит кузнецов.
— Выходит, они как муж и жена, — задумчиво промолвил Тулле. — Жена смотрит за хозяйством, а муж пашет, охотится, сражается.
— Да, так и есть.
— А есть тут бог-воин? И какова у него жена?
— Нет такого бога, — сказала Дагна и посмотрела на живича.
Тот качнул головой.
— Нет бога-конунга, как Скирир. Нет бога скальдов, как Фольси. Нет и кого-то, равного Мамиру. Возможно, это первобоги живичей.
— А Домну? Бездна? — спросил Живодер.
— И Бездны нет. Тут говорят, что хороших людей земля принимает в себя, а плохих исторгает в виде чудищ, по нашему тварей. И чем сильнее чудище, тем хуже был человек. На чудищ здесь не охотятся, а убивают только тех, кто нападает на людей. Если убить слишком рано, земля не простит его, а выродит заново. Руны, то есть истоки и потоки, даются землей-матушкой за защиту родины. Но не всякий сумеет выдержать второй поток, он настолько бурный, что может вымыть душу из человека, и тогда остается лишь чудище. Потому хельтом здесь не всякий решится стать, это должен быть человек сильный как духом, так и телом. А уж женщин-хельтов тут прежде не видели вовсе.
— Значит, хельтов тут немного, — как бы невзначай уточнил я.
— Зато хускарлов много. Всяк добрый муж должен собрать первый поток, то есть шагнуть на шестую руну. И не просто шагнуть, но и получить дар своего бога. Только я не очень понимаю, как это выходит. Хотевит-то шестую руну не по обычаю взял, потому на него отец так разозлился. Велебор, расскажешь?
Хускарл взглянул на нее снисходительно, пожал плечами и ответил:
— Скажу. Почему ж не сказать? Слить истоки в единый поток не так просто. Я слышал, что вы, северные, часто спешите, гонитесь за силой почем зря. Вот хотя бы ты! — он посмотрел на меня. — Мальчишка совсем, бороду не отрастил, а уже стоишь перед вторым потоком! Откуда у тебя столько разумения, чтобы удержать душу, чтоб не унесло ее водой?
— Так мы же мрежники, — хохотнул было Эгиль.
— Мрежники или нет, только боги знают. Но ведь и у вас есть люди, что становятся чудищами! А значит, и душа в вас есть. Думается мне, что и вы тоже живичи, только разошлись наши рода чуть пораньше и подальше, потому и речь друг друга не разумеем. Или забыли вы, что родились живичами, слова правильные позабыли и придумали свои, иные, незнакомые. Но душа-то есть! У нас мужчина сначала должен дело свое выучить, прежде чем в первый поток ступать. Если уж пахарь, так пахарь! Умей и сеять, и боронить, и жать, и молотить, умей угадывать, когда сажать, а когда собирать урожай. Если ты сапожник, к примеру, так умей сшить сапоги с начала и до конца. Как снять мерки, как выбрать кожу, как выделать ее… Как станешь мастером, так можно пойти в воины, пробудить оставшиеся истоки. Перед первым потоком нужно провести обряд особый, обратиться к богу, что приглядывал за тобой, и уж потом идти кровь проливать. Коли чиста твоя душа и умелы руки, тогда вместе с первым потоком вольется в твою душу божий дар.
Велебор повернул голову к Трудюру.
— Слышал я, что у тебя дар на мужской корень обращен. Да только что в нем толку, если у тебя даже жены нет? Грязны были твои помыслы, не очистил ты душу, потому и дар такой. А ведь он не для потехи дан, а чтобы детей ты народил много.
— А какой тогда дар хороший? — резко спросил я.
— Дар должен от твоего бога идти, чтобы дело твое, от отца перенятое, лучше спорилось. Есть в Велигороде кузнец, которому Толатя даровал любовь к огню, так он может рукой угли ворошить и раскаленное железо брать. И не жжет его огонь, жалеет. Есть охотник, которому Вирьатя помогает в любом лесу дорогу отыскать. Хоть с закрытыми глазами его веди, хоть кружи, всегда знает, где деревня его, где река течет. У деда Хотевита тоже был дар, он обман слышал, потому и стал Жирным. И Велигороду немало добра принес, прогнал князя, что не о городе думал, а лишь о собственной мошне, с каждой гривны хотел четверть себе урвать. И Хотевит мог получить щедрый дар от Ведяти, но не прошел он через обряд, забыл о боге своего рода, поток слил воедино, да только пустой тот поток вышел. Немудрено, что его отец чуть из рода не выгнал.
Дагна слушала живича, сжав губы до белизны. Вот-вот вспылит да выкинет наглого хускарла в озеро, но она лишь опустила голову и смолчала.
* * *
