никак не мог здесь находиться.
— Эрих! Но как? Тебе удалось бежать из плена?
— Нет, Генрих, русские сами меня отпустили, а генерал-майор Нагулин даже лично доставил меня на своем Пе-2 почти до самого штаба генерал-полковника Гёпнера. Из самолета, правда, пришлось выходить прямо в воздухе, но русский стрелок был столь любезен, что не забыл снабдить меня парашютом.
— Бред какой-то, — тряхнул головой Рихтенгден и поморщился от отдавшейся в ранах боли.
— Я смотрю, ты еще не в лучшей форме, — обеспокоенно произнес Шлиман.
— Это точно, — осторожно кивнул полковник. — Фронт не идет на пользу здоровью, особенно когда в дело идут осколочно-химические снаряды.
— Наслышан, — невесело усмехнулся Шлиман, — тебя сослали к фон Клейсту командовать пехотным батальоном. Как раз на тот участок, куда пришелся русский контрудар. Скажу честно, просто чудо, что ты смог там выжить.
— Да, но на фоне судьбы самого командующего мне еще повезло. Никогда не думал, что получу железный крест, исполняя обязанности пехотного офицера, — усмехнулся Рихтенгден. — Фон Клейст до своей гибели успел составить на меня представление к награде, в категоричной форме заявив, что действия моего батальона и своевременно предоставленная ему информация о масштабах русского контрнаступления спасли первую танковую армию от окружения и разгрома.
— Поздравляю с наградой, хотя, как я вижу, ты не слишком ей рад.
— Чему радоваться, Эрих? Я еще не разучился читать, и то, что я вижу на страницах газет, приводит меня в ужас. И все же, почему русские отпустили тебя, и как ты вырвался из Московского котла?
— Я доставил Гёпнеру пакет от генерала Жукова вместе с информацией о новой русской бомбе, взрыв которой мне продемонстрировали на полигоне. А потом меня вывезли в Рейх одним из последних транспортных самолетов по приказу адмирала Канариса.
— Это была родная сестра той бомбы, от взрыва которой погиб генерал-полковник Гот?
— Да, Генрих, ты все понял правильно. Когда утром Гёпнер узнал все подробности ночного удара по штабу Гота, я уже не сомневался, что Московскому котлу осталось существовать считанные дни.
— И ты ничего не предпринял?
— А что я мог сделать, Генрих? Кто я такой? Бывший пленный, появившийся в штабе Гёпнера при весьма сомнительных обстоятельствах. Я тогда был рад, что меня не расстреляли прямо на месте, а отправили в Германию, чтобы со мной разбирались те, кому это по должности положено.
— И как прошли разбирательства?
— Непросто, — коротко ответил Шлиман, — но и не так плохо, как я опасался. Со мной работал лично Канарис.
— Вот как? — удивленно приподнял бровь Рихтенгден.
— Ты не поверишь, но в его кабинете я застал человека, которого никак не ожидал там встретить — начальника штаба сухопутных сил генерала Гальдера. Они вместе задавали мне вопросы, причем, допросом я бы это не назвал. Скорее, это была беседа.
— И о чем они хотели узнать?
— Обо всем, что я видел в плену. О разговоре с русским стрелком, о бомбе, о смети Гота и реакции Гёпнера на ультиматум. Но знаешь, я вынес из этой беседы одну важную мысль. Кажется, на верху начинают понимать, что эту войну нам не выиграть, во всяком случае, пока мы воюем на два фронта.
— Я понимаю, к чему ты клонишь, но Фюрер никогда не пойдет на сепаратный мир с Англией. Он не простит англичанам бомбардировок городов Рейха.
— Это меня и пугает больше всего. Вспомни Первую мировую. В конце восемнадцатого года наши солдаты еще стояли на земле Франции и Бельгии. Ни один оккупант не ступил на территорию Германии, но война уже была проиграна. Меня не оставляет чувство, что история повторяется.
— Я бы не стал оценивать ситуацию столь мрачно. Силы у нас еще есть. Если и не для решительного наступления, то для прочной обороны точно. Если закрепиться на западном берегу Днепра…
— Ты прав, силы еще есть, но нужно срочно прекращать химическую войну и выстраивать прочную оборону вместо бесплодного распыления ресурсов на операции возмездия.
— Ты о налете на Ленинград?
— Да, но не только. Я все больше убеждаюсь в том, что мы не сможем победить, пока у власти остается Гитлер, — негромко произнес Шлиман. Главное было сказано, и теперь майор внимательно смотрел на друга детства, ожидая его реакции.
— Эти слова ты тоже услышал в беседе с Канарисом и Гальдером? — после секундной паузы спросил полковник.
— Скажем так, впрямую они не звучали, но я умею складывать два и два.
— Что ж, возможно, ты прав. То, что было хорошо в тридцать девятом и сороковом, сейчас ведет нас к гибели, и тот, кто этого не понимает, должен уйти.
— Ты слишком легко согласился, — насторожился Шлиман.
— Посмотри на меня! — неожиданно зашипел Рихтенгден, — Думаешь я не знаю, кто отдал главный приказ, в результате которого я оказался в окопах под русскими химическими снарядами? Да у меня в сто раз больше причин ненавидеть этого ефрейтора, чем у вас всех месте взятых!
* * *
Двух недель, о которых говорил Шапошников, на переброску войск на Волховский фронт не хватило. Никто не ожидал, что капитуляция группы армий «Центр» превратится в столь масштабную гуманитарную операцию, в которой придется задействовать несколько дивизий и массу техники.
Положение, до которого довела немецкие войска русская зима, помноженная на совершенно недостаточное снабжение, оказалось гораздо более катастрофическим, чем предполагала Ставка. Количество обмороженных и умирающих от холода солдат вермахта потребовало от медицинской службы Красной армии чрезвычайного напряжения сил. Да и вообще, с таким количеством пленных у нас столкнулись впервые. По самым скромным предварительным оценкам численность капитулировавшей группировки составила не менее шестисот тысяч человек, значительная часть которых нуждалась в медицинской помощи. Кроме того, всю эту оголодавшую толпу требовалось накормить и где-то разместить. В первые дни уже вывесившим белые флаги, но еще не успевшим сложить оружие немцам даже сбрасывали продукты и медикаменты с самолетов. Добраться до них по земле иногда было непросто — много где требовалась предварительная дегазация местности. Эти действия в итоге сильно упростили процедуру сдачи в плен — инцидентов со стрельбой удалось почти полностью избежать.
Мой корпус постепенно обретал окончательные очертания. Я получил три танковых бригады, две стрелковых дивизии, артиллерийский полк и три отдельных батальона химзащиты. Эти войска мне достались от Жукова, а потом стали подтягиваться и мои персональные усиления. Сначала на аэродром под Тихвином перелетел отдельный смешанный авиаполк Кудрявцева, потом подтянулся Цайтиуни со своими гаубицами, чуть не подпрыгивавший от нетерпения испробовать в деле новенькие снаряды, маркированные тремя концентрическими кругами ядовито-желтого цвета. Ближе к вечеру прибыл полк «Катюш», вытянувшийся вдоль дороги длинной змеей, состоявшей из пусковых установок и
