скажет.
То ли Джума помягчел, то ли поверил Гардашу, который говорил так искренне, он подал руку.
Потом они пересели за стол Гардаша, и сколько Джума выпил там и о чем говорил, он уже не помнил…
На следующее утро Джума не вышел на работу.
Как ни хитрил Берды, стараясь уклониться от расспросов бригадира, в конце концов пришлось сказать правду.
— Он… пришел ночью и повалился на кровать. Наутро стали мы его будить, а он спит как убитый. Выпил… Что делать, оставили и пошли на работу.
Таган-ага промолчал. Потом отшвырнул мастерок.
— Хороши друзья! — сказал он. — В одном доме живете, вместе хлеб-соль едите и не знаете, с кем пьет ваш друг, где ночует, что делает. Хороши!
— Напрасно вы нас ругаете, — возразил Базар. — Он сказал, что пойдет к Зохре, а пришел пьяный…
— Он у нас ничего не пил, — крикнула Зохра. — И даже не посидел…
Больше Таган-ага ни о чем не спрашивал. И ребята за работой перестали думать о Джуме. Зато его не забыли новые друзья. Они пришли, когда поднялось солнце. Джума, услышав за дверьми голоса, приподнял тяжелую, словно песком набитую голову и встал. Попробовал вспомнить, что произошло вечером, но так и не уразумел, как попался на удочку.
«Только войди, подлец», — подумал он. Взял из-под кровати гирю Рустама и подошел к двери.
— Джумашка, друг, вставай, опохмелимся! — это был голос Гардаша.
— Колбаска, консервы, кефирчик — все к вашим услугам, — гнусным голосом подхихикнул Алик.
Джума пил очень редко, и ему показалось, что если он опохмелится, голова снова будет работать нормально. Спрятав гирю под кровать, он открыл дверь.
Ввалились новые друзья с кефиром, консервами, с бутылками водки в кармане. И началась опохмелка.
Когда Таган-ага с Зохрой вошли в комнату, дым стоял хоть топор вешай, в нос шибало табаком и перегаром, на тетради Базара лежал толстый слой пепла от сигарет, гантели и гиря валялись по комнате. Кровати были не убраны… Длинноволосый парень при виде Зохры, шатаясь и спотыкаясь, пошел к ней и протянул руки, чтобы усадить девушку. Таган-ага оттолкнул его и присел на краешке кровати пьяного Джумы, который лежал, распластавшись, и уже не вязал лыка.
— Что вы с ним сделали? — спросил он.
— Скажете тоже… — засмеялся длинноволосый Алик. — Джумашка не ребенок, чтобы с ним что-то сделать. У него своя голова на плечах.
— Выпили мы, яшули, выпили, и мы, и Джумашка, ну что тут такого? — добавил парень побойчее.
— В рабочее время? — сдавленным от злости голосом спросил Таган-ага.
— Постарел ты, яшули, постарел! — поддразнил бригадира бойкий парень. — Не понимаешь разве — молодость! Хочется выпить, значит, надо выпить.
— Действительно! — опять подхихикнул волосан. — Надо пить и веселиться…
Теперь они вместе наступали на бригадира, тыча пальцами, уча его уму-разуму.
— Человек, пока молод, должен пожить в свое удовольствие. Что, не так разве? Состаришься — что делать будешь? Молодость вспоминать! Ты, старик, скажешь, что вы другими были. Верно! И мы другие. И времена другие. Лучше оставьте нас в покое, езжайте себе на работу! Старикам только и остается работать!
Одно незаметное движение руки Тагана-аги — и бойкий парень вдруг оказался на полу.
— Значит, состарился я? Вот тебе… На, получай!..
Побледневшая от страха Зохра еле удерживала бригадира. Она боялась, что трое парней могут избить Тагана-ага. Однако, увидев, что их вожаку попало, парни враз протрезвели и, подхватив дружка, отступили.
— Отпусти, доченька. Я хоть и старик, а двоим могу задать как следует, — Таган-ага рвался в бой.
Джума смотрел и желал одного — чтоб это был сон. Он не в силах был подняться, лежал и плакал. Плакал от стыда и позора…
Тем и кончилась их последняя встреча с Зохрой А дальше была авария, больница…
* * *
В Мисриан пришла весна.
Уже появилась первая трава на склонах, уже покачивали головками желтые цветы. Широко раскинулись на весеннем приволье долины Мисриана.
Почти месяц прошел с тех пор, как Джума выписался из больницы. Позади остались семьдесят дней боли и лекарств, зарубцевались шрамы, срослись кости. Сегодня они с Зохрой после работы не пошли домой. Сначала погуляли возле моста, полюбовались холмами, природой. Все казалось им странным, не таким, как всегда. Даже мост, который они возвели своими руками, даже ожидавший бурлящую воду Караджар сейчас казался необычным. Они словно не верили, что смогли построить эту громадину — подошли вплотную, долго рассматривали мост и вернулись домой уже к ночи. Джуме показалось, что гуляли они каких-нибудь несколько минут. Да и глаза Зохры говорили, что ей не хочется расставаться. На прощание она пристально посмотрела на него, и этот взгляд приковал Джуму к месту. Зохра, казалось, ждет чего-то, ее ласковые глаза словно говорили: «Ну, скажи, скажи, не стесняйся!» Но слова не шли, он так и не сумел ничего из себя выдавить. Но и уйти не мог.
— Пошли, Джума, к нам, чаю попьем, магнитофон послушаем, — произнесла, наконец, Зохра. — Все равно мама сегодня не приедет.
Джума так давно ждал этого приглашения, что сразу вошел в дом. Зохра стала готовить ужин, а он сел возле двери и смотрел на нее.
Он давно привык к Зохре. И сотни раз наблюдал за ней. Глядел на нее, когда она навещала его в больнице. Всматривался, даже когда впутался в историю с этим Гардашем, и когда она стирала его одежду. И только что, когда они гуляли по мосту, он тоже поглядывал на Зохру. Он гордился ее красотой и никак не мог насмотреться на девушку. Они сам не заметил, как поцеловал Зохру в щеку.
— Что это значит? — отстранилась она.
Джума вскочил.
— Прости, Зохра, клянусь, сам не знаю, что делаю, — стал оправдываться Джума.
Зохра, отвернувшись к стене, заплакала. И Джума испугался. Мало того, что отец ее бросил, еще и я обидел. Как же ее успокоить?
— Не плачь, Зохра! Лучше я уйду!
Зохра со слезами на глазах повернулась к нему.
— Что скажет мама? Я поклялась ей, что пока не выйду замуж, мужская рука меня не коснется…
— Я сам скажу твоей маме…
Но тут Джума запнулся. А что если она на это согласится? Он ведь все равно не сумеет объясниться с Халимой-апа. Джума направился к двери.
— До завтра…
— Нет, не уходи! — схватила его за руку Зохра. — Не уходи, останься со мной!
«Чего бы я не сделал для тебя! Только скажи: «Стань мне другом на всю жизнь!» — мысленно говорил Джума. Он погладил руки девушки, такие нежные, будто не этими самыми руками она таскала носилки и мешала бетон.
Зохра опять повеселела и забыла обиду. Так,
