сердце то ухало в пятки, то бросалось в голову, то возвращалось в грудную клетку. Эдик косил глазами, пытаясь рассмотреть что чувствует она и видел лишь её розовое ушко и длинную шею. Любовь всей его жизни, как ему казалось тогда, занималась гимнастикой, ровно и прямо ходила по бревну, садилась на шпагат и легко делала мостик. Она наравилась многим мальчишкам, но нести портфель доверила только Гульбанкину. Уже потом, когда Эдька учился в институте, внимательно следил за её передвижениями и переменами в жизни. Как-то от школьного товарища узнал, что она вышла замуж за какого-то барыгу, покатилась вниз, начала пить, а он воскрешал в памяти её образ и видел лишь длинную, белую шею и ушко с маленьким, переливчатым гвоздиком. Эдуард думал тогда— если бы он не был бы нищим студентом и имел хоть какой-то достаток, то никогда бы не дал ей споткнуться и упасть. В тот момент он ещё не знал о царских червонцах. Сейчас он очень чётко уяснил для себя, что никакое богатство не даёт ощущения счастья, какое он испытывает от предвкушения встречи с Александрой. Нет, конечно, когда он въехал в этот дом, то был счастлив месяц, когда приобрёл крутой внедорожник это состояние длилось неделю, когда поедал в ресторане на греческом острове Корфу омаров, политых лимонным соком, то наслаждался лишь тридцать минут. Однако он желал счастья стабильного, с утра до ночи, до конца своих дней. Эдик решил про себя— если судьба даёт ему шанс, надо быть полным глупцом, чтобы не воспользоваться им. И ещё одна, пока неразрешимая проблема, владела его мыслями, и если он её не решит, то запланированного счастья ему не видать. Эдуард силился вспомнить каждую мелочь, касаемую Родиона. Как он был глуп и недальновиден— сблизился с человеком, ввёл его в круг игроков, но даже не узнал его фамилии. Однажды Родион предложил сбросить на электронную почту Гульбанкина фотографии с изображением бонсай, которые он привёз из Японии. Однако Эдуард точно не помнил написание своего адреса, тогда он спросил, как сам может разыскать приятеля в сети, на что тот ответил:
— С какой фамилией ассоциируется моё имя?
Гульбанкин засмеялся:
— Конечно, Раскольников!
— И всё? А Родион Щедрин тебе ни о чём не говорит?
— Ну что ты, я же не совсем тупица непроходимая, классическую музыку слушаю иногда.
Между ними как-то с самого начала повелось, наверное в силу приличной разницы в возрасте, что Эдуард обращался к приятелю на ты, а у того в силу хорошего воспитания просто язык не поворачивался тыкать старшему товарищу. Зато иногда он мог разговаривать с ним менторским тоном.
— Вы, извините меня, путаете понятия. Классическим может быть не только опера и балет, но рок, панк, джаз. Элвис Пресли, Дюк Эллингтон, Микаэл Таривердиев это музыкальные классики, потому что являются образцом, проверенным временем. А Родион Щедрин работал в разных жанрах и оперы, и симфонии, и балеты, он с удовольствием писал музыку к лёгкому жанру кино. Так вот: моя покойная маменька являлась поклонницей Щедрина с тех пор, когда посмотрела фильм «Высота» с Николаем Рыбниковым и Инной Макаровой в главной роли. Вы должны немного захватить то время, когда вся огромная страна строила социализм. Так вот именно Родион Щедрин написал знаменитую песню на все времена «Весёлый марш монтажников-высотников».
— Конечно, я помню! — широко улыбнулся Гульбанкин и запел. — «Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет! А мы монтажники— высотники, и с высоты вам шлём привет»!
— Да! — подхватил Родион. — Моя матушка боготворила этого красивого, статного композитора всей душой, ходила на его концерты и следила за творчеством. Страдала, когда он женился по большой любви на Майе Плисецкой, и когда появился я, то получил его имя. Имя редкое и замечательное, в переводе с греческого означает герой. Недавно давали в «Мариинке» его оперу «Левша», я кое-как достал билет. И вы знаете, я так же как и мать в восторге от этого композитора, а Левша, кажется вообще с меня списан. Он и хитрый и простоватый, юморной, любитель выпить, он степенный, но у него совершенно отсутствует страх перед смертью. И самое главное он родом из Тулы, как и я!
Тогда Родион нацарапал на какой-то бумажке свой электронный адрес английскими буквами что-то вроде «родя тире щедрый собака майл точка ру». Эдуард сунул куда-то листок, потом забыл, а после того, как произошла та памятная игра, перерыл все возможные места, но записка бесследно исчезла. Скорее всего после стирки превратилась в сухой, скрюченный комок, похожий на жвачку в кармане рубашки, брюк или куртки. Гульбанкин пытался воскресить в памяти ту запись, но то ли тире ставил не в том месте, то ли неверно сочетал английские буквы для получения «щ», однако результата не добился. Эдик как в детстве погрузился в ванную с головой и замер, отсчитывая секунды, потом вырвался наружу, расплёскивая пенную воду. Он, как порванные бусы собирал в памяти мелкие моменты, которые могли хоть что-то рассказать о товарище, но со времени их последней встречи произошло так много разных событий, что воспоминания истёрлись и выцвели. Они связывались и договаривались о встречах по телефону, но вскоре последняя ниточка, ведущая к Родиону исчезла. Ему назначили последний— красный уровень химиотерапии. Первую процедуру Гульбанкин перенёс сносно, через двадцать один день он вернулся в клинику за следующей порцией яда, вот тогда его организм просто начал распадаться на части, выпали волосы, его выворачивало на изнанку и силы таяли. Однажды он надрывался над унитазом и выронил в воду телефон, лежащий в кармане рубашки. Эдуарду было настолько плохо, что он даже не попытался выловить аппарат. Он дополз до кровати и мысленно махнул рукой— всё равно трубку уже не спасти, купит новую, а номера восстановит. Буквально на другой день Марина принесла навороченный Айфон последней модели и вписала туда номера друзей, коллег, работу, даже такси, полицию и МЧС, но номера Родиона уже было не вернуть, однако в тот момент Гульбанкин думал о совсем других вещах. Эдуард Аркадьевич теребил свою память, закатывал и закрывал глаза, вызывая образ мужчины, но лицо, словно намеренно ускользало и расплывалось безликим пятном. И что он мог рассказать полиции об этом человеке? Гульбанкин вытерся мохнатым полотенцем, накинул халат и поднялся в кабинет. Он никак не мог понять, кто решил упечь его в тюрьму и зачем? Эдуард упёрся в версию с Родионом, а если тот вообще не при чём? Кому надо было проникать в дом и подбрасывать улики, указывающие на то,
