что и кого здесь ищут? Мне кое-что известно о новых и о старых их грехах, и все выложу перед судом старейшин, – достойно ответил Зимри.
Разоблачения и саморазоблачения
Ночь спустилась на засыпающий Иерусалим. В тишине раздались голоса дозорных: “Не дремлет страж Сиона, хранит народ Израиля!” Стражники следуют вдоль темных улиц и отгоняют от себя сон бодрой песней:
Водворит ночной покой
Стражник сильною рукой.
Честный спит, и спит простак.
Не уснут злодей и вор,
Гневной совести укор
Не дает уснуть никак.
– Взгляни-ка на север, приятель, языки пламени там! – сказал один стражник другому.
– Отлично вижу. Дым столбом. Поспешим на помощь!
Стражники пробираются к пожарищу коротким путем и видят человека странного, сам себе бормочет. Они прислушались.
– Говоруны великие, что на погибель мне, теперь навсегда смолкнут в беспощадном пламени. Пришло избавление. Вот только поджилки дрожат. И стены крепостные пляшут, как черти у костра, и башни, на великанов похожие, смеются мне в лицо и строят рожи. Одиноким волком бреду во тьме. Над головой небеса грохочут, под ногами земля скрежещет, ветер в уши кричит: “Прочь, нечестивец!” Горе мне! Всей воды в реке не хватит кровь материнскую с рук смыть. Море не затушит пламени, отца погубившего. Куда бреду я? Позор и смерть мой удел! – слышна неизвестного путаная речь.
Встречного остановили, не дают пройти.
– Твои уста свидетельствуют о тебе и против тебя. Говори, кто ты таков! Не запирайся, надеясь на тьму. Лишь до рассвета спасешься ложью, а молчанием преступление усугубишь!
Тут подоспел начальник стражи.
– Я был на пожарище. В городе беда. Огонь свирепствует.
– Нам случилось схватить вот этого молодца. Полагая, что его не слышат, он клял себя, как поджигателя и убийцу. Сейчас молчит, словно безгласная овца, и мы не знаем, кто он и откуда.
– Ведите его в дом к Иядидье, где собираются старейшины. Они разберут дело и свершат праведный суд, – сказал начальник стражи.
Послушные приказу, стражники препроводили человека к Иядидье.
Старейшины с достоинством восседают в парадном зале и внемлют свидетельству Зимри о дьявольском действе. Две женщины, мать и дочь, с изумлением и ужасом слушают историю о себе, и только руками всплескивают, и не знают, как защититься от наговора, и всхлипывают. Тамар сидит в своей комнате, дверь открыта, прислушивается.
Ввели в зал Азрикама. Тот увидел рассказчика и ловко просунул руку под плащ. Молнией блеснул острый меч, и рухнул на пол смертельно раненый Зимри.
– Получай плату за совет! На сей раз железом, не золотом! – взревел Азрикам.
– Убийца! Хватайте его! – возопили старейшины.
Азрикам, осатанев от вида крови, уж замахнулся мечом на Нааму и Пнину. Проворный Тейман перехватил преступную руку. Подоспели стражники, отняли меч, усмирили безумца. Влетела в зал Тамар, ужас в глазах. Умирающий Зимри прошептал: “Каюсь! Амнон – святой, я и Азрикам – злодеи!”
Тамар содрогнулась. Ситри и Авишай ошеломленно уставились друг на друга. С улицы послышались крики и стоны – доставили обгоревших на пожарище.
Отворились двери, и вошли сыновья Ахана.
– Брат наш Наваль – убийца и злодей! Нас и отца нашего Ахана, и Хэфера и Букью заманил в амбар, запер дверь снаружи и зажег огонь. А мать нашу Хэлу зарубил мечом.
– Кто такой Наваль? – вскричали все разом.
– Он перед вами, наш брат родной. Знают его, как Азрикама, сына Иорама, – ответили сыновья Ахана.
– Желаем взглянуть на пострадавших в огне, – заявили старейшины.
– Отец и Хэфер и Букья еще не умерли. Живые головешки. Мы вытащили их из пламени. Сами, сильные и молодые, спаслись, – сказали сыновья Ахана.
Стражники внесли недвижимых. Хэла мертва. Ахан, Хэфер и Букья черны, громкими стонами с жизнью прощаются.
– О-о-о, тяжко преступление мое, – выдавливает слова Ахан, – восемнадцать лет тому назад судья Матан подстрекнул меня поджечь дом ненавистной ему Хагит. О-о-о, сгинула она, а сына моего Наваля я представил Азрикамом, что погиб вместе с Хагит, матерью своей. О-о-о, это не все. В поджоге обвинил Нааму, благонравную жену Иорама.
– О-о-о, наши преступления не легче, – простонали Хэфер и Букья. – По наущению Матана тайно переправили ему сокровища Иорама, ложным свидетельством очернили имя Наамы. Когда лишился разума судья, сожгли его дом.
– О-о-о, благородная Наама с дочерью живут в бедной хижине, верните оклеветанным их владения, – добавил Ахан.
– Я опорочил Амнона и двух женщин, которых до сего дня не знал, – присоединил свое признание Зимри.
– Начавших лгать не остановишь: одну ложь десятью подтвердить нужно, – заметил Ситри, подводя итог потоку саморазоблачений.
Ситри поразил всех
Невозможно описать изумление Иядидьи и Тирцы, Теймана и Тамар.
– Не ведьму, а достойную девицу, писаную красавицу и дочь воеводы Иорама полюбил Амнон. Он чист! – воскликнула то ли счастливая, то ли несчастная Тамар. – Ах, а мне-то как жить с этим?
Тирца подошла к Нааме, осторожно сняла с нее платок, и женщины обнялись, и слезы на щеках, и нет слов. И Иядидья безгласен.
– А где же избавитель и наследник мой? – прервал молчание Хананель.
– О, Наама, достойная супруга Иорама, лучшего товарища моего, – торжественно заговорил Иядидья, – Господу потребовались огонь и меч, чтобы хулителей твоих покарать и истину восстановить. А мне позор положен, ибо я поверил лжи, на тебя возведенной.
– Выслушай меня, отец! – воскликнул Тейман, падая на колени.
– Говори, сын.
– Эту девушку я люблю больше жизни, и она меня любит, – сказал Тейман и указал на Пнину. – Она не открыла мне ни тайну свою, ни имя, боясь гонителей. Ее сердце терзали злые слова оговора, и я, поверив, терзался. Ее душа – моя душа, и без нее мне не жить!
– Не торопи любовь, юноша, чтоб не соседствовала с враждой, которую прежде истребим в наших сердцах, – заметила Наама. – Скажи, нежная Тамар, отчего со рвением примкнула к тем, кто нас с дочерью колдуньями ославил?
– Я люблю Амнона, и как узнала, что он очарован твоей дочерью, не могла с безумной ревностью совладать. Да ведь мы обе, я и Пнина, можем быть женами Амнону! – в отчаянии воскликнула Тамар.
– Кто отчаивается, тот не утратил надежду. Разве дочь Иорама, воеводы в Иудее, станет женой пастуха? – обращается Ситри к Тамар. – Теперь же скажу нечто, и услышите и поразитесь! Амнон и Пнина – близнецы, дети Иорама и Наамы. Воспитывал Амнона мой брат Авишай, а Пнина с матерью тихо жили на горе Кармель и кормились, подбирая колосья за жнецами. Безмолвна и терпелива настоящая мука. А жители тех мест звали девушку Розой за ее красоту.
– О, восторг! Вы мне, как мать и сестра! – вскричала Тамар и бросилась навстречу Нааме и
