Евлогия и даже наложить на него прещения. Прещения были наложены на митр. Евлогия только частично, но с преданием его суду, чего требовал и сам митр. Евлогий. Если сопоставить ход событий, связанных с делом митр. Евлогия, с обстоятельствами раскола григорьевцев, то нельзя не заметить, что митр. Сергий действовал против последних гораздо решительнее и быстрее, а между тем григорьевцы были легализованы гражданской властью. В самом начале января оформился Высший Церковный Совет арх. Григория, а 29 января сам арх. Григорий и его единомышленники митр. Сергием были уже запрещены в священнослужении. В отношении григорьевцев митр. Сергию приходилось действовать, по преимуществу, одному и лишь потом выясняя мнение епископата частным путем. В деле митр. Евлогия официально приняли участие до двадцати епископов, так как, по-видимому, оно обсуждалось последовательно в трех сессиях Временного Патриаршего Синода. Принимая все это во внимание, нужно сказать, что высшей церковной властью в деле митр. Евлогия были проявлены и сдержанность, и строгая объективность в ведении всего этого дела. Указ (повторный) об устранении митр. Евлогия датирован 26 декабря 1930 года, но опубликован был Парижским управлением только в конце января. С этого момента начинается усиленная подготовка к третьему, столь же беззаконному, выходу из создавшегося положения. Очевидно, те основания, которые до сих пор выдвигались в защиту возможности самостоятельного существования совокупности евлогианских приходов, плохо удовлетворяли и самих сторонников этой мысли. В этом случае не обошлось без затушевывания тех стремлений, которые раньше существовали у руководителей евлогианства. Говорили о том, что будут ходатайствовать о покровительстве, а привезли из Константинополя юрисдикцию и титул экзарха. Это означало просто подчинение Константинопольскому Патриарху. Беззаконность этого акта нисколько не уменьшается от того, что в нем принял участие Константинопольский Патриарх. История знает, когда на этом престоле сидели и еретики. Сам митр. Евлогий, в связи с любовным отношением Константинопольского Патриарха к Русской Церкви, протестовал против подобных выражений любви и писал по этому поводу 18 мая 1926 года митр. Дионисию: «Обращение же к Константинопольскому патриарху и участие последнего в этом деле (учреждение автокефалии в Польше) я признаю, при всем моем глубоком уважении к высокому положению этого первоиерарха, неправильным и вижу в этом не оправданный канонами акт вмешательства его в дела автокефальной Русской Церкви».[68]
Русская Церковь за время с 1926 года по 1931 год не потеряла своей автокефалии и поэтому оценка, данная митр. Евлогием действиям Константинополя в польских делах, вполне приложима и к ее деяниям по вопросу митр. Евлогия. Случаев проявления любви к Русской Церкви со стороны названной патриархии было несколько: они связаны или с растаскиванием русского церковного достояния или поддержкой церковных отщепенцев вплоть до требования от почившего Патриарха сложить с себя власть в пользу живоцерковного Синода. Митр. Евлогий своим обращением в Константинополь не только встал в аналогичное положение с обновленцами и пр., но и морально принял на себя ответственность за все, что было совершено его новой патриархией по отношению к Русской Церкви. Мало того, он покусился на автокефалию Русской Церкви и поддерживает точку зрения Константинополя, которая сводит автокефалию других православных церквей к какой-то полуавтокефалии. Принятие же в свою юрисдикцию Константинопольским патриархом находящегося под частичным запрещением иерарха, уже отданного под суд, есть деяние, нарушающее не только отдельные церковные правила, но совершенно противоречащее самим основным принципам церковной дисциплины. Поэтому это вмешательство не может ничего изменить в деле митр. Евлогия и вообще «евлогианства». Хорошо известно, что утопающий хватается за соломинку, но так же хорошо известно, что соломинка не в состоянии его спасти. В положении такого утопающего и очутились «евлогиане».
Когда люди находятся в панике, граничащей с отчаянием, то они способны на такие шаги, которые ничего не могут изменить в их собственном положении, но увеличивают сумму зла в мире. Так и митр. Евлогий, в целях беззаконной самообороны, стремится вызвать конфликт между Русской и Константинопольской церквями. На долю Русской Церкви уже раз выпала задача защиты самого православия вопреки Константинопольскому Патриарху, что нашло тогда отзвук и в верующей массе елленского народа. Теперь на долю нашей церкви выпала защита основ церковной дисциплины и вековой своей автокефалии, на которую покушаются уже с помощью русского иерарха. Какой иронией звучат теперь слова и уверения о следовании заветам в Бозе почившего Патриарха Тихона, который в свое время дал такой мужественный отпор домогательствам Константинополя.
Противный всякой церковной дисциплине переход митр. Евлогия в юрисдикцию Константинопольского патриархата не только не мог остановить дела, но вызвал окончательное запрещение самого митр. Евлогия и солидарного с ним клира. Продолжая совершать таинства после запрещения, евлогиане уже оказались в положении бесправных в том отношении, что потеряли даже право на апелляцию. Этим упростили задачу предстоящего суда, которому остается только констатировать факт раскола.
Указ митр. Сергия от 20 мая 1931 года, запрещавший полностью священнослужение митр. Евлогию и солидарному с ним клиру, оставлял возможность выхода для раскаявшихся, поручив митр. Елевферию, отныне представителю Русской Патриархии в Западной Европе, право не только принимать отколовшихся в церковное общение, но и разрешать им и священнослужение, не исключая митр. Евлогия.[69]
Конечно, психическое настроение митр. Евлогия и увлеченного в раскол клира в этот момент не соответствовало указанному выходу. Если Патриархия протягивала руку помощи, то отколовшиеся скорее готовы были раздувать если не мировой пожар, то раскол во вселенском масштабе.
Нам не раз приходилось отмечать, что процессы, совершавшиеся в России и за рубежом, сходные между собой по существу, отличались друг от друга темпом их развития. Это вполне подтверждается событиями только что изученного нами времени (1927 до 1931 гг.). В России последнее отпадение относится к первым годам этого времени (1927–1928 гг.), а за рубежом последнее отпадение произошло в самом конце. В то время, как в России «иосифлянский раскол» шел к своему естественному концу, почти в тех же условиях возник за рубежом новый раскол, последний по времени, – «евлогианский». Этим и завершилась русская церковная смута.
Когда мы говорим о завершении смуты, мы вовсе не хотим утверждать, что русское церковное общество достигло желанного единения и что больше уже ничто не угрожает миру церкви. Под завершением церковной смуты мы разумеем то, что она, достигнув максимума в своем развитии, как бы переломилась и пошла на убыль. Если волны еще бороздят поверхность Русского моря, то это волнение происходит по инерции: движущая сила смуты изжита русским церковным обществом.
Несмотря на большое число всяких отколов, из которых самым значительным по размерам было живоцерковство, Русская Церковь сохранила основную массу верующих и сейчас насчитывает не менее
