принимает.
И тут же лицом к лицу с Зимой он оказывается.
— Ну что? — взволнованно Зима спрашивает.
Не одна Зима: стоят у холма и Верен с Неревом, и Горан с Зораном, и Самбор. Все в сборе — только вот очень показательно, что за этой дверью его сторожили, а не за другой.
Видимо, один Вран в свой успех и верил.
— Всё хорошо, Зимушка, — отвечает Вран с лаской натянутой.
— Хорошо — то есть?.. — брови Самбор поднимает.
Редко Самбор говорит, слушает в основном — а тут на вопрос расщедрился, пусть и неполный.
Смотрит на всех Вран. Смотрит на Зиму, пусть и обиженную им, но верно его ждавшую, смотрит на Верена с Неревом, две тени неразлучные за спиной Зимы, смотрит на Горана и Зорана, которые, вообще-то, на холме должны были стоять, а не у его подножия — и на Самбора смотрит, старшего из них. В самом расцвете сил уж Самбор, мог бы и другое занятие себе за границей найти, любовное, может, даже — а всё равно Врана выбрал.
И хотел бы Вран всё им, как на духу, выложить, всё им о своих чувствах к Лесьяре рассказать — да не хватает у него духу этого.
— То есть — пока не отлично, но и не плохо уже, — поясняет Вран, Самбора по плечу хлопая. — Договорились мы с Лесьярой, что подучиться мне немного следует, но зато язык мой свободен теперь — за все заслуги мои прежние.
— Подучиться немного, — тянет Нерев. — И где ты учиться будешь, Вран?
— Да всё там же, Нерев. — Вран чуть сильнее на плечо Самбора надавливает, в сторону его оттесняя. Выше его Самбор на голову целую, вдвое в плечах шире, но послушно он отходит — хоть и медлит слегка. — Всё здесь же, где ещё мне учиться? Очень это место вдохновляющее, не знаю я, как без него буду. И тьма эта непроглядная, и ночница моя любимая, и еда из деревни краденая — слишком любо это сердцу моему, даже рад я, что именно так всё сложилось.
Переглядываются Горан с Зораном.
— Вран, — хором говорят.
— Пойду-ка, прогуляюсь я, — Вран через плечо бросает, уже Самбора обойдя. — Много я головой работал, пора и кости размять. Встретимся ещё, поговорим — теперь-то мне это не запрещено.
— Вран, — Зима его за рукав тулупа перехватывает.
Поворачивается к ней Вран неохотно. Думает иногда Вран, что уж слишком нехорошо он себя с ней ведёт — что не заслужила она отмашек его небрежных, когда не нужна она ему, и просьб его любезных, которым никогда она отказать не может, когда понадобится вдруг. В деревне за Враном девки особо не бегали — Латутка разве что, да и та так — попыталась его соблазнить однажды, а потом на всю жизнь злость от отказа его затаила. Зима почему-то ничего не затаивает. Только и Вран раз за разом от неё ускользает.
— Правда пора мне, Зимушка, — мягко говорит он, осторожно рукав свой из её пальцев вытаскивая. — Заждались меня уже, спешить я должен.
— Кто заждался? — негромко Зима спрашивает.
— Подвиги новые заждались, — отвечает Вран. — Ты не скучай — хочешь, можешь наставника моего любимого о том, о сём порасспрашивать, а уж как вернусь, подробно тебе расскажу, как прошло испытание это. Хорошего вечера тебе, Зимушка.
— И тебе, Вран, — грустно Зима отвечает.
— Когда вернёшься-то? — то ли Зоран, то ли Горан ему в спину кричит. — Эй, Вран! Вран!
Но не отвечает Вран, лишь шагу прибавляет, в гущу деревьев сворачивая.
Хлюпает снег мокрый с грязью вперемешку равнодушно под ногами, корявый, голый всё ещё лес за Враном наблюдает, неприветливо ветвями низкими встречая. Сумерки уж в ночь переходят, сизо-синее всё, мрачное, снова луна со звёздами за тучами скрылись, одни ели голубые вдали глаз радуют — остальные деревья узловатые, зловеще стволами своими изогнутые, никаким гостеприимством и не пахнут. Неуютно раньше Врану стало бы, холодок бы по хребту пробежал от чащобы такой, кривыми ветвями скалящейся, — а теперь уж как дома себя в ней чувствует, столько раз через неё в деревню ходил.
— Не стал бы я по лесу в таком настроении бродить, — раздаётся у Врана за спиной голос Солна.
Вот же…
— А что не так с настроением моим, учитель? Всё в порядке у меня, и лесу я благодарен, и женщине чудесной, его имя носящей, — бросает Вран вперёд, не останавливаясь.
— Лесьяре? — хмыкает Солн.
— Ей самой.
Добирается Вран наконец до кущи еловой, ветви руками раздвигает — и вглубь ныряет, надеясь, что поймёт Солн: не настроен Вран сейчас на разговоры. Ни с кем, кроме Баи — но до неё ещё дойти надо.
— Благодарности, конечно, слышал я эти, — спокойно Солн отвечает, и шелестят колко ветки позади Врана — пошёл следом всё-таки. — Много я за свою жизнь благодарностей слышал, да только впервые услышал, чтобы главе рода так открыто о намерениях своих в отношении дочери её говорили. Если за счёт дерзости хочешь место в племени получить…
— А велика ли разница, за счёт чего хочу? — огрызается Вран, с трудом заставляя себя не останавливаться и взглядом раздражённым Солна не прожигать. — Хотелки мои поперёк горла у той стоят, чьи единственно желания здесь исполняются — так что мне стесняться, намерения свои скрывать?
— К Бае, верно, идёшь? — задумчиво Солн спрашивает.
— Да, к Бае, — отвечает Вран, зло очередную ветвь колючую от лица откидывая. — Скажете, не стоит мне этого делать, ещё больше меня Лесьяра невзлюбит? А я скажу — всё равно мне уже. Куда уж больше? Кто знает — может, опять на три месяца Бая исчезнет, пока мать её не моргнёт невовремя, или чем она там занималась, когда Бае ко мне ускользнуть удалось?
— А Бая тебе не рассказывала?
Начинает в голосе Солна веселье звучать неприкрытое. Озадачивает это веселье Врана — но упрямо он вперёд идти продолжает, голову пригибая, чтобы под особо тяжёлыми лапами еловыми пройти. Надеется Вран, что хотя бы в том направлении движется, а не кругами уже ходить начал — густой этот ельник, высокий, в такой стене дремучей, одними ветвями колкими со всех сторон тебя щекочущей, на раз-два заплутать можно. Впрочем, может, и пригодится этот ельник Врану с Баей — до него от стоянки лютьей всяко ближе идти, чем до холма.
Если вообще удастся Врану хоть куда-то с Баей снова выбраться. Ни в чём уже Вран не уверен.
— Не рассказывала, — сухо Вран отвечает, кое-как в сумраке синем крошечный ручеёк разглядывая: отлично, по его-то руслу Врану и надо идти.
— А жаль, —
