Книга Укради меня - Анель Ромазова

Надежда провести вечер, рефлексируя над трупиками чувств, трансформируется в образ знойной мулатки. Воображаемо проносит табличку с результатом игры перед глазами. Чмокнув на прощание воздушный поцелуй — удаляется. Подозреваю, что перевес не в мою сторону.

10: 0

Фонбет бы точно не вложился в мой бренд.

Заталкивают, извивающуюся меня, в потайной карман между стен, предварительно зажав рот и перекрыв кислород.

— Вадик, тащи ее в подсобку, — тычет указательным пальцем в дверь напротив.

— Костелло, не прокатит. Ромео в зале и его друганы. По рожам видно, что они ментозавры. Повяжут, Кость. Давай, блядь здесь и на словах, — уговаривает Мистер Адекватность. Костику — то совсем пьяным угаром мозги расплющило.

Ночь убойного кутежа, превращается в бой жизни и смерти. И я не утрирую. Костик настроен весьма решительно. Пока что, все как всегда. А вот что будет дальше, даже самой интересно.

Глава 36

Что мне необходимо, так это машина времени. Я бы смоталась лет на семь назад, когда нам еще по тринадцать. Костик был помельче и весь в прыщах. Положила в школьный рюкзак кирпич и огрела его на перемене.

Как несовершеннолетней, много за его убийство мне бы не дали. Не вникая в тонкости юриспруденции, могли бы и освободить от уголовной ответственности.

Что это за антиутопия — сажать за уничтожение слизняков. Их надо давить ногами, не испытывая раскаяния.

Страх начинает копошиться в сознании, а перед глазами натягивается мутная пленка из слез.

Два идиота, возомнив себя супер — чмо. Нет, здесь я не ошиблась, и не перепутала со значением мачо. Чмо, чмошники и чмырдяи заносят меня в темную комнатушку, размером два на два.

Один держит, загнув голову в неудобное положение и закрыв рот, другой несет, за брыкающиеся ноги. Сколько мыслей посещают меня за этот недлинный путь — не высказать.

Если б я знала, что все повернется именно так, то не откладывала на завтра поход в банк. Забрала деньги и еще днем кинула Рытникову в подлую харю. Окстись, тут же осекаю себя. Можно подумать, это бы меня спасло.

Из глаз выкатываются первые капли ливня. Саша в каких — то нескольких метрах, а я тут, захвачена острой паникой. Этому чувству сложно противостоять. Весь организм сжимается до состояния твердой каменности.

Нет ни каких сомнений, что Костик не ограничится гнусностью на словах. Тянет свои убогие пальцы и гладит меня по щеке.

— Хотел же по — человечески. Че тебе все не так-то? Весь месяц щимишься, то дома нет, то дела срочные. Из меня значит терпило лепишь, а с этим, — прервается с тягостным вздохом, больше похожим на кабаний хрип, — Пять секунд потанцевали и блядь…забирай меня скорей и целуй меня везде. Так да? ТАК я спрашиваю?!!!

Какого ответа он ждет, если Вадим продолжает стискивать губы. Первым делом, как только зажигается свет, осматриваюсь и прикидываю, что можно использовать для самозащиты.

Тут не так много места. Три металлических стеллажа стоят в окружную по стенам. Салфетки. Коробки со стаканами, но они слишком высоко. Ниже стопки с фартуками и фирменными рубашками зеленого цвета для персонала. Ничего, что может мне помочь, размозжить две набитые сухой стружкой башки.

— Костян, ты что собрался делать? — квакает гнусавым шепотом Пирогов.

— То, что давно надо было. Отодрать и не мучиться, — наклоняется обращаясь ко мне, — Извиняюсь за свой французский, — испуганно перетряхиваюсь и молюсь, что «отодрать» — в интерпретации Рытникова, это отхлестать ремнем, который он дергает из петель. Парит в моей голове некая феячность, что Костик не способен на беспредельную жестокость. Всего лишь пугает. Утешаю сама себя, но тщетно, — Вяжи ее к стеллажу, и рот чем — нибудь заткни. Орать же будет как резаная, — распоряжается не менее обалдевшему Пирогову.

— Я в этом не учувствую, — подавившись на секунду вздохом, Вадим дает отпор. Моя надежда, фениксом взлетает из пепла, сгорает столь же быстро. Костик, одним подавляющим взглядом, успокаивает потуги Пирогова, двинуться к двери.

— Дак тебе никто и не даст. — Без обиняков указывает его место. Пьяно икнув, снова переводит взгляд на меня, — Да, соска. Зажжем междусобойчик. За все уплачено, хоть ты того уже и не стоишь. — Накручивает кожаный аксессуар мне на кисти и кивает на стеллаж, — Привязывай ее и становись за дверью на шухер, раз такой мнительный.

Это в полной мере за гранью моих фобий. Ужас заселяется и приносит каждой клетке опустошение. Вытравливает жизненный резерв и замещает болезненным жжением.

Рытников отыскав на полке скотч, даже в кондиции невминько, ловко запечатывает мне рот. Россыпь нехороших подозрений иглами пронзает мозг. Я столько боролась и все напрасно.

Вадим, не смотря на протест, послушно исполняет приказ. Мучаясь состраданием, на меня даже не смотрит. А у меня немая мольба в глазах «не делай»

Делает.

Туго стягивает ремень, фиксируя мои запястья к металлической ножке. Закрепив, как ведьму к столбу перед сожжением, чуть отстраняется.

Ситуация принимает оборот нелепой церемонии. Вы еще салфетки скиньте под ноги и подпалите, обвиняя в колдовстве. Сама практически убеждаюсь, что по незнанию, приворожила Рытникова, а как иначе объяснить.

Костик возлагает на себя миссию священника, только вот облегчает он свою извращенную душонку.

— В школе на тебя смотрел — мечтал, что в первый раз будет на выпускном. А на выпускной ты в белом платье пришла с рюшечками, как сейчас помню. На медляк позвал, ты мне столько говна наговорила, я со злости Юльку оприходовал, тебя представлял. Я ведь в каждой телке тебя вижу.

Смахнув крокодилову слезу, прикладывается лбом к моему плечу. Нюхает и заводит новый виток излияний.

— Ненавидишь меня? Зря. Самому не понравиться шпехаться здесь. Так надо, чтобы ты почувствовала мою боль… Я ж тебя так любил, так любил… думал, что ты ждала меня…а он тебя целует, — пьяным хрипом подвывает над ухом подборку из плейлиста. Он мне весь ватсап загадил голосовыми, заколебалась кеш очищать.

Если страдать о первой любви, то под Руки Вверх самое то. От Костика же, это весьма неожиданно, как и его откровения, но фактов это не меняет. Я связана и на лице у меня скотч, так что без зашоренности скажу, что в нем водка плачет, или что он там еще употреблял.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В пик глубочайшего отчаяния наступает эмоциональный предел. Сколько не барахтайся — наружу не выплывешь..

Руки опускаются, и дальше уже с безразличием слежу за перемещениями будущего насильника и его правой руки.

Рытников орудует над молнией, терпит фиаско. Вступив со мной в солидарность, та отказывается сдвигаться.