Книга Почему Мангышлак - Алексей Борисович Рачунь

Воистину всесильна наша пермская грязь, все в нее уходит с концами, все гибнет в ее хлябях. Однако же бывает и так, что вдруг посреди этих бескрайних зябей неземным, волшебным отсветом, зацепившись за слабый солнечный лучик, что вот-вот будет пожран тучищею, вдруг полыхнет из нашей древней грязи осколок неведомого, дивного, прекрасного мира. И сразу же хочется заполнять и память, и душу до краев чем-то хорошим.

И я верю, что улица Генкеля однажды выйдет из университетского кампуса и побежит по просторам Перми – города сколь древнего, столь же и современного, и устроенного, и красивого. И с могилы Александра Германовича исчезнут клетки зверинца, и вообще в Перми не будут содержать никакое зверье в клетках. И на улицах этой новой, радостной Перми будут памятники и Генкелю, и другим достойным людям. И доживет, дорастет до этих времен та самая финиковая пальма в оранжерее ботанического сада.

Явление святости

Юзеф Юлианович Пиотровский никогда в жизни не был на Каспии. Он родился в городе Полоцке, на территории современной Белоруссии.

Как и многие молодые дворяне Западного края Российской Империи, он попал под обаяние идей о восстановлении Польской государственности. Это закономерно привело его к участию в восстании 1863 года, том самом, одним из идеологов и вождей которого был Сигизмунд Сераковский. Тот самый Сераковский, что отбывал солдатчину на Мангышлаке, дружил с Шевченко и Макшеевым, участвовал в географических экспедициях по изучению полуострова.

Встречались ли Сераковский и Пиотровский лично? У меня нет таких сведений. Возможно, они бывали в одному кругу – тогда в Санкт-Петербурге училось много прогрессивной польской молодежи; учился там и Пиотровский, а Сераковский служил в Генеральном штабе.

Но Сераковский был старше и имел положение. Он дружил с Чернышевским и даже был выведен им в романе «Пролог» под именем Соколовского. Он вел большую работу по искоренению в армии телесных наказаний, работу, которую курировали высочайшие чины империи, вращался в высших офицерских, едва ли не придворных кругах. Думаю, вряд ли между Сераковским и Пиотровским была прямая связь.

Они могли встречаться позднее, во время восстания, однако у меня нет данных, где именно и в какой должности действовал во время восстания Юзеф Пиотровский. О Сераковском же известно все. Он был крупным руководителем и идеологом восстания, воеводой Литовским, командовал значительными силами восставших, но очень недолго, около месяца. Затем ранение, плен, казнь. В плену он был от всех изолирован, поэтому и тогда их встреча с Пиотровским была маловероятна.

За участие в восстании Пиотровский был лишен всех прав, состояния и сослан на каторгу в Сибирь. Спустя некоторое время Нерчинская каторга была заменена ссылкой в Омск, оттуда Пиотровскому было предписано отправляться на жительство в Вятку.

Здесь судьба его сводит с Александром Александровичем Красовским, создателем первого в Вятке издательства и публичной библиотеки, либералом, членом «Земли и воли». Красовский в свое время тоже учился в Петербурге, был вхож к Чернышевскому и Добролюбову. Вот его-то знакомство с Сераковским более вероятно. И пускай он закончил учебу в Петербурге в 1853 году, а Сераковский прибыл в столицу спустя три года, однако нет сомнений, что Красовский бывал в Петербурге наездами.

Он хлопотал об открытии библиотеки, его издательство пользовалось услугами столичной полиграфии, он обивал пороги, в частности Министра внутренних дел, в ведении которого тогда было согласование открытия публичных библиотек. Но опять же, точных сведений у меня нет.

Косвенным доказательством может служить причастность Красовского к «Казанскому заговору» – самонадеянной попытке поднять одновременно с Польским восстанием мятеж в Казани, чтобы распылить правительственные силы.

Красовский, будучи сыном крупного вятского церковного иерарха, по-нынешнему «мажором», вышел из этой заварухи, легко отделавшись. Однако с библиотекой и книгоизданием ему пришлось расстаться. Повелением властей его библиотека (около трех тысяч томов) подлежала уничтожению.

Но к моменту исполнения распоряжения большая ее часть уже направлялась из Вятки, на подводах, в заботливо укрытых рогожею тюках, через трудноезжие пармы в Пермь. Ее вез туда Юзеф Пиотровский, наш скромный герой-идеалист, повинуясь распоряжению властей отбывать дальнейшую ссылку в Прикамье.

Эта библиотека и послужила в 1876 году началом первому на Урале книжному магазину.

Первый книжный магазин на Урале; массовое просвещение и образование на нашу землю принес несчастный, гонимый, лишенный всяких прав польский революционер-идеалист Юзеф Пиотровский.

Как эта история связана с Мангышлаком? Никак. Или вот так, всяко, незримыми нитями, сложным плетением через Форт-Александровский протянувшись в провинциальный, но древний Полоцк. Опоясав Гедиминову гору в Вильнюсе, где три года назад обнаружили захоронение Сераковского. В том самом Вильнюсе, где родился Генкель. Зацепившись за шпиль адмиралтейства в Санкт-Петербурге и охватив витком здание Генштаба и памятник императору-освободителю, порывом западного ветра перелетев Байкал и упав на плац Нерчинского острога. А оттуда долгим восточным ветром-тягунцом, будто разбитая повозка, тянущим версты в Вятку. Покрутилась в вихре вроде бы уже осаживаемого на землю песка, и вдруг подхватил заполошный сиверко эту вязь и унес аж до самой Перми, в который раз все связав многими смыслами.

Нить эта не видна и губительно тонка, но я не мог ее не провести.

Наши непобедимые пермские грязи и так почти похоронили этот сюжет, если бы не на первый взгляд бесплодный, но отчего-то неистощимый, сияющий, как изделие серебра закамского, энтузиазм пермского историка Елены Дмитриевны Харитоновой. Ее стараниями на здании, где располагался первый на Урале книжный магазин, была размещена мемориальная доска, а имя Юзефа Пиотровского возвращено в пермский культурный обиход. Теперь так называется главный независимый книжный магазин Перми. Еще одна его площадка работает в Екатеринбурге, в Ельцин-центре.

Я бы еще долго носился мыслью вокруг незримых нитей и таинственных связующих путей, однако подступали сумерки, а дорога ухудшалась. Мы уже зевнули правой стороной пару выбоин, причем выбоин каких-то злющих, с острыми краями. А до ночлега было еще далеко. Пора было возвращаться к насущному пути. И он не замедлил о себе напомнить. Виляние руля и характерный шлепающий звук сообщил – пора на обочину. Удивительно, что Оксана не подала голос со своим язвительным «Вы приехали».

Спущенное до обода колесо даже не говорило, а кричало – я пробито, ставь запаску. Но я решил поумничать и поупираться. Достал компрессор и давай качать. Еле-еле удалось догнать давление до полутора атмосфер. Это давало надежду, что можно дотянуть до шиномонтажа. Проворот колеса