Телевизор взяла. Она мне сказки обещала. Сказала тут много разных.
Я поперхнулся, вспомнив названия кассет: Белоснежка, Золушка, Спящая красавица… Ох, черт, хорошо, что не успели показать. Парень был живой, умненький, он смотрел на меня блестящими глазенками. Ждал ответа.
— Если хочешь смотреть телевизор, — сказал я ему, опуская на землю, — красть не обязательно. Просто приходи. Здесь тебя никто не обидит. И вообще приходи. Как тебя зовут?
— Валера…
Имя свое он смешно коверкал на букве «р». Я выпустил его из рук, поднялся.
— Вика, — в ночной тишине мой окрик отразился во все стороны эхом.
— Что?
Она оказалась совсем рядом.
— Познакомь Валерку с Соломоном. Мальчик будет к нам в гости приходить. Не хотелось бы…
Я подтолкнул пацаненка к девчонке. Она оживилась:
— Конечно. Иди сюда, малыш.
— Не дам ребенка! — Взвизгнула его мамаша!
Сразу поднялся гвалт, начался вой. Пацан испугался, отчаянно заревел, прибежал, зарылся в мамкину юбку. Я сплюнул от досады.
— Да никто у тебя его не собирается отнимать!
В сердцах моя ладонь прихлопнула по мешку с кассетами. На волю сразу вырвался сном золотистых искр, окутал меня, закружился вокруг хороводом. Книга приветствовала хозяина. Она-то была мне рада. Вой сразу стих. Еще бы, не каждый день в деревне показывают настоящее волшебство. А в темноте все это выглядело воистину феерично.
Один из мужиков остолбенел. Другой запричитал: «Спаси и сохрани!» Потом принялся истово креститься. Баба взвизгнула и подхватила пацана на руки. Тот брыкался, пытаясь вырваться.
— Мама, пусти, — просил он, — можно мне посмотреть. Ну, пожалуйста!
— Замолчи, паршивец!
Послышался звук затрещины и всхлип. В моей голове тут же вскипела злость. Мне стало стыдно за себя. Да что ж это такое! Откуда во мне это паскудное равнодушие? Я всю жизнь лечил людей. Я всю жизнь старался помогать, как мог, на сколько хватало сил… А тут… Пусть пьянство здесь — привычный образ жизни. Пусть. Я точно понимал, что вылечить всех не смогу. Не было во мне розовых иллюзий. Мне просто не хватит сил. Слишком много на нашей земле тех, кто продал душу зеленому змию. Но этому мальчику я способен помочь. Здесь. Сейчас.
Я выдернул из мешка сияющую книгу, зажал подмышкой. Шагнул к горе-мамаше. Она тут же замолкла. Притих и пацан.
— Поставь его. — Приказал я.
Меня не рискнули ослушаться. Насколько был силен мой гнев, настолько силен был и ее страх.
— Вика, займи мальчика.
— Сейчас.
Она подхватила мальчишку на руки, прижала к себе.
— Пойдем!
Я схватил воровку за рукав и потащил к дому, как козу на веревке. В голове билась мысль: «Это нельзя оставлять, как есть. Что будет с мальчиком при такой матери? Что будет с ним рядом с ее собутыльниками?» Я прекрасно знал ответ — ничего хорошего. Нет у него никого будущего! В лучшем случае, детдом. В худшем… Об этом мне думать не хотелось.
Книга была со ной согласна. Свечение ее сменилось тревожно-алым.
— Сереж, — робко проговорила нам вслед Вика, — ты чего задумал?
— Ничего, — отрезал я, — лечить ее буду. Нельзя это так оставлять.
— Спятил? — Моя помощница у не стеснялась в выражениях. — Чокнулся совсем? Тебе нельзя! Ты сегодня столько сил потратил?
— Плевать!
Я затащил онемевшую от испуга бабу на крыльцо.
— Сереж, — Вика буквально впихнула пацана в руки Владу. — Погоди. Да погоди же…
Она ринулась следом, а я не стал ей мешать.
— Ты не справишься сам. Тебе моя помощь потребуется.
Она была права. Только и ее силы не безграничны. И мне не нравилась идея, использовать ее снова в качестве запасной батарейки.
— Не надо, Вик…
— Надо. Мне не хочется тебя хоронить. Меня тогда бабушка не простит…
Это была правда.
— Хорошо, — согласился я. — Только в пол силы. Мы ей сегодня дадим первую установку. А потом долечим.
— Согласна. — Сказала девчонка и протянула мне руку.
Я пожал ее ладонь, скрепляя договоренность. Книга снова сменила свет на золотой. Баба громко икнула, прикрыла рот ладонью, вылупила глаза.
«Как бы не обмочилась!» — подумал я. Но нет, обошлось.
* * *
На стул горе-пациентку пришлось усаживать почти силком. Нет, она не сопротивлялась. Просто, словно закаменела. Просто почти не слышала слов. Вика притащила ей с кухни отвар, которым совсем недавно отпаивала Влада. Заставила выпить целую чашку.
Зелье пошло на пользу. На щеках женщины появился румянец. Глаза оживились. У нее даже хватило духу спросить:
— Что вы со мной собрались делать?
— Ничего, — я не собирался с ней церемониться, но и пугать раньше времени не хотел, — лечить мы тебя, — я с трудом сдержал рвущийся наружу эпитет, — будем. Нельзя так жить дальше.
— А я не жалуюсь! — Взъерепенилась она. — А меня все устраивает!
— Да? — Вика стала ехидной. — Еще скажи, что в детстве ты именно о такой жизни мечтала!
Пациентка слегка притихла, но от своего не отступила:
— А что не так? Жизнь, как жизнь! И дом есть, и дите! И муж! Не хуже, чем у других!
Она попыталась встать. Вика оказалась быстрее, надавила ей на плечи, возвращая обратно.
— А будет лучше. Все, хватит болтовни.
Это она уже сказала мне.
— Держи ее, я принесу свечи, спички, стакан.
— И воду не забудь! — Напомнил я.
— Не забуду.
Девчонка скрылась в сенях. Я же спросил пациентку.
— Когда пила последний раз? Сколько и чего?
Баба наконец-то поняла, к чему идет, и это ей не понравилось.
— А тебе какое дело? — Взвизгнула она.
Я пожал плечами. И правда, какое? Черт его знает, зачем я задал все эти вопросы? Скорее всего, по старой врачебной привычке.
— Никакого, — согласился я, — то, что мне нужно, я сделаю и без ответов.
Откуда-то извне пришло понимание, что делать дальше. Меня это даже не удивило. Не было у меня сил удивляться всякой ерунде. Я положил пациентке одну ладонь на затылок, другую на лоб. Представил, что руки мои становятся горячими, что через них течет тепло. Доброе, снотворное тепло. Исцеляющая энергия.
И у меня получилась. Она замерла, застыла прямая, как палка, с открытыми глазами. Перестала мне мешать.
Из-за спины появилась Вика, восхищенно прицокнула языком.
— Силен, — сказала она, —
