настала ночь.
Глава двадцать третья. «Мы сражаемся с тайной»
До и после — и битва между ними. Ночь до сражения была наполнена страстью и страхом. А эта ночь, ночь после боя, упала на землю, измученную до предела. Животных не беспокоило, где и как они лежат. Они развалились повсюду. То тут, то там голова отрывалась от земли, сотрясая воздух; крик трепетал в ночи; лапа начинала стучать и яростно дергаться. Вдруг Джон Уэсли Хорек стал требовать мести за смерть Крошки Вдовушки Мышки, и тогда Пертелоте запела и успокоила его. Но крик или покой — разницы для Хорька не было, ибо он спал и не ведал, что творит.
Всю ночь не стихал тяжелый стон, как будто стонала сама земля под ними или ветер вокруг них. То был голос израненных, что не могли ни вдохнуть, ни выдохнуть без боли. Они стонали даже во сне.
В положенное время Шантеклер отрывисто и горько прокукарекал с крыши Курятника отбой. И когда церемония была завершена, завершил свою вахту и сам Петух-Повелитель. В тишине он спустился с Курятника, прошел между животными, взобрался на стену, обернулся, дабы окинуть взглядом весь лагерь, и исчез по другую ее сторону.
Ночь не была совсем беспросветной. Некий смутный, призрачный свет задевал очертания предметов. А потому Пертелоте заметила уход Петуха-Повелителя. Она наблюдала за ним с самого момента отступления, не произнеся ни слова и не задав Шантеклеру ни единого вопроса. Но сейчас она ощутила страстное желание выбежать из лагеря вслед за ним.
Она понимала, что он не вернется. Сегодня сражались все воины, завтра предстоит драться ему одному. И знание это гнало его прочь, он уже сейчас стремился от них отъединиться. Он нес это знание, бредя через мертвенное поле, раскинувшееся за рвом. И то же знание увлекало сердце Пертелоте вслед за одиноким Петухом.
Следом за Шантеклером она прошла между животными. Она взошла на стену и собиралась перелезть ее в тот самый момент, когда Шантеклер скрылся из виду. Она сделала шаг, но впервые мужество покинуло ее. Она застыла как статуя.
_______
Бедная Пертелоте! Долго-долго стояла она в ночи и боролась с собой, разрываясь между лагерем и полем брани, ненавидя себя и все же слишком дорожа своей жизнью, чтобы швырнуть ее во тьму. Был, конечно, этот призрачный свет. Но перед ней, перед ней была темнота, абсолютное ничто, наполнявшее ужасом ее душу.
Свет, что озарял ночь столь ничтожным сиянием, исходил не с неба, а от реки; странный свет! Туманное зарево нависало над самой водой, чуть колышущаяся простыня бледного света тянулась над всею рекой. Едва видимый свет, призрачное пламя; но его было достаточно, чтобы поле брани казалось черной, бездонной пропастью.
Эта бездна, эта пасть земли — именно она так пугала Курицу. Она прекрасно знала, что под чернотой лежит твердая почва. И все же боялась, что, прыгнув со стены, будет падать и падать вечно.
Странный свет. Еще более странная тьма! И уютный, знакомый лагерь позади — он не отпускал Пертелоте, он пригвоздил ее ноги к стене.
Но где-то там, в темноте, ее муж, ее Шантеклер...
— Шантеклер,— тихо и жалобно позвала она. Во всяком случае, она думала, что тихо. Но он услышал.
— Возвращайся! — рявкнул он, бестелесный в ночи. — Тебе здесь делать нечего, Пертелоте. Возвращайся в лагерь!
Слова разрушили чары тьмы.
Ее первым импульсом было сосредоточить внимание на его голосе, понять, где находится Шантеклер. Но второй порыв обогнал первый; и это была внезапная, жаркая вспышка гнева на Петуха-Повелителя. А третий импульс передался крыльям, и Пертелоте слетела со стены.
Тут же стену, лагерь, животных, Курятник — все поглотила тьма. Она пришла ниоткуда. Она пролетала ничто. И впереди тоже было ничто. Она не ощущала движения в полете, ибо ничто не указывало ей на то, что она движется. Лишь только призрачное сияние над рекой, белое, бесформенное, гладкое и мягкое. И больше ничего во всем окружающем ее мире. Все остальное было пропастью. Преисподней — ужасающей, безнадежной, кромешной!
— О Создатель! — в панике пролепетала она, проклиная собственную глупость, колотя по воздуху беспомощными крыльями. Куда она держит путь? Она старалась лететь прямо. На одно мгновение между двумя взмахами крыльев она действительно подумала, что уже мертва.
— Пертелоте, что за глупая курица!
Голос Шантеклера! Он снова освободил ее от заклятия.
Она просто остановилась, сложила крылья, рухнула вниз и ударилась о землю.
— Яс тобой разговаривал, разве нет? Я сказал, что тебе здесь делать нечего. Это не для тебя, идиотка! И ни для кого другого. Лишь я один!.. ДА ГДЕ ТЫ?
Пертелоте попыталась встать, но ноги не держали ее, и она поскользнулась. Окровавленная земля. Она поднялась и стояла как вкопанная, оглядываясь по сторонам. Она замечала какие-то тени, но это были лишь еще более черные сгустки тьмы. Вокруг была чужая земля, и она здесь была совершенно одна.
— Ну ладно, все в порядке,— закричал Шантеклер, — где ты? Давай покончим с этим и забудем.— Он помолчал. Затем: — Пертелоте! Ради всего святого, где ты?
— Я здесь, — сказала она.
— Где?
— Я не знаю. Здесь.
— Я иду к тебе, — крикнул он, и она кивнула.
Последовала долгая тишина, а затем Шантеклер крикнул уже с другого места:
— Послушай, как же я смогу узнать, где ты находишься? Говори что-нибудь.
— Здесь, — повторила она.
Какое ужасное одиночество!
— Хорошо! Продолжай.
— Здесь. Здесь. Здесь. Здесь, — монотонно повторяла она. В устах ее слово становилось нелепым. — Здесь. Здесь. Здесь. Здесь.
Может, чтобы придать ему какой-то смысл, может, чтобы вновь почувствовать себя взрослой и способной принимать решения, Пертелоте пошла вперед — то ли в сторону лагеря и удаляясь от Шантеклера или, наоборот, к Шантеклеру, ей было неведомо. Полное одиночество оглушало Курицу.
Земля была неровной, а темнота вокруг ее ног кромешной. Она споткнулась, упала лицом в грязь. Потом подняла голову, ее затошнило от запаха крови; глаза ее различили неясный силуэт; и она ужаснулась. В двух дюймах от ее лица была разинутая оленья пасть — бессловесная и бездыханная. Она будто бы распахнулась в крике, но ни звука не вылетело из нее. Олень был мертв.
Пертелоте, задыхаясь, поднялась и отступила назад. Снова поскользнулась и упала, на этот раз испугавшись хлюпанья грязи, будто кто-то тонет в трясине. Она отпрянула — и ее подхватил Шантеклер.
— Ну!
