Книга Попаданка. Иллюзия красоты - Аля Даль

— Надеюсь, больше никакого заточения? — вытерев рот, спросила Вера. В голосе — холод, но Эмиль не обижался на нее за это. Он заслужил гораздо большее презрение, чем Вера проявляет.

— Разве что вы назовете этим словом временное пребывание в небольшом доме за городом, — вежливо ответил Эмиль. Удивление проявилось на лице Лекси, которой рассказали о том, что она поедет за хозяйкой, но куда — не говорили. Вера же отреагировала на его слова, как на очередную вещь, на которую она не может повлиять, только смириться.

— Надеюсь, я не буду находиться в закрытой комнате все время?.. — осторожно спросила она.

— Нет, нет… вам нужен свежий воздух. А там прекрасный сад… конюшня. Огромное поле, наверняка прекрасное в это время года. Есть даже небольшой пруд, — скромно описывал Эмиль.

— За городом есть какая-то здравница? — спросила Вера, не унимаясь. Мужчина понимал ее любопытство, но очень уж не хотел рассказывать о том, куда и к кому на самом деле ее везет. Никакого подвоха здесь не было. Эмилю мешало исключительно стеснение. Он не мог просто так сказать Вере, что прямо сейчас они едут в один из его домов, самый любимый, в котором проживает его мать — она же одна из самых известных целительниц королевства. Отличница, выпускница академии… Она родила его еще во время обучения, и до окончания им пришлось расстаться. Горько, но таковы правила. Впервые свою мать Эмиль увидел, когда ему было около пяти лет, однако с этого времени они не расставались. Она преподавала на кафедре целительства, а он, родившись без магического потенциала, ушел служить при академии. И годы расставания Кайлер Лемьер с лихвой покрыла чистой и искренней материнской любовью. Жаль только, что из-за работы он редко ее навещал. Если он правильно помнил, то с прошлого визита пролетели целых три месяца.

— Вроде того. Обещаю, вам понравится, — и на губах Эмиля появилась одна из тех обескураживающих улыбок, которые не могли оставить равнодушной любую женщину. Вот и на щеках Лекси проявился румянец, да такой, что ей пришлось отводить глаза. Вера же продолжала смотреть прямо и, судя по всему, дай ей волю, она придушила бы его на месте. Что же, в принципе, он не против, если дело будет разворачиваться в постели, а они оба будут голыми.

— Чему вы ухмыляетесь? — задиристо возмутилась Вера. Теперь она была совсем другая. Не краснела при одном взгляде на него. Не смущалась. Но так даже лучше.

Эмиль откинулся на спинку сидения и перед тем, как ответить, осознал, что любуется ею, хотя она больше не та красавица, которой была, когда носила зачарованный кулон. Больше нет каштановых волос, отливающих рыжиной. Больше нет манящих пухлых губ и идеально-бледной кожи. Растворились, будто во сне, небесные глаза. Осталось только обезображенное болезнью тело и лицо. Жидкие волосы, кости, выпирающие из под платья… И глаза. Стеклянные, неживые. Она не может считаться хоть немного симпатичной даже в очень непритязательном обществе.

— Просто интересно, — легко начал Эмиль. — Что вы будете делать, если язвы останутся на вашем теле навсегда?

На лице Веры отпечаталось отвращение. Она наверняка подумала, что он вновь решил над ней потешаться. Нет. Эмиль хотел получить ответ на этот вопрос, чтобы убедиться в своих чувствах. Неприязненно сжав губы, она размашисто махнула юбками, закидывая ногу на ногу, и ответила:

— Буду всем говорить, что у меня в роду были леопарды.

Эмиль посмеялся бы, если б мог, но вместо того лишь удовлетворительно покачал головой. Он, возможно, переварил бы чувства, избавился бы как-нибудь от магической тяги к этой девушке, но ее ответ подсказал ему, что, вероятно, у его чувств не только волшебная природа. Что они — совершенно естественны. Эмиль испытал бы привычное разочарование, услышав о том, что она собирается до конца жизни прятаться под иллюзиями, потому что красоту невозможно спрятать. Она либо есть, либо человек — мелочный, злобный или бесчувственный к чужим страданиям. Потому что красота — это про душу.

— Я бы не удивился, узнав об этом, — тепло улыбнулся Эмиль. На щеках Веры проступил нежный румянец, но взгляд она теперь не убрала. Будто хотела поиграть, кто быстрее смутится и опустит глаза. В ее взгляде он увидел бушующую страсть. Океан эмоций, самых разных, но каждую он был готов принять, даже если в итоге утонет в этих глазах.

— И сколько я пробуду неизвестно где? — возмущенно продолжала Вера. Эмиль разорвал зрительный контакт лишь для того, чтобы оценить реакцию “третьей лишней” в карете. Лекси сидела тихо, как мышка, прижав к себе поклажу с остатками вещей хозяйки, и удивленно таращилась на обоих.

— До полного выздоровления, — ответил Эмиль.

— А если я умру? — Вера будто бросала вызов, ведя себя дерзко, но мужчине это даже нравилось.

— Не умрешь, — тихо сказал Эмиль.

В ответ последовал саркастический смешок.

— С чего вы взяли? Вы же сами сказали, что я серьезно больна, — теперь в ее словах он слышал столько же вызова, сколько печали и страха.

— С того, — упрямился мужчина. — Я уверен в целительнице.

После его слов в карете повисла гробовая тишина. Уперся в глаза Веры пристальным немигающим взором, а она отвечала на него точно таким же, но с нотками укора, который он заслужил. Одна лишь Лекси опустила глаза, вжавшись в сидение так, словно хотела провалиться сквозь землю, только бы не оставить этих голубков, бросающих невидимые перья друг в друга, наедине.

— А вы уедете? — вдруг спросила Вера.

— Да, — честно ответил Эмиль. — Я всегда очень занят. Однако обещаю вас навестить как только выдастся свободная минутка.

— Но ведь вся следующая неделя объявлена выходной в честь Дня Рождения королевы… — прошептала Лекси. Эмиль бросил на нее такой злобный взгляд, что девушка отвернулась к окну и зареклась вообще никогда больше не открывать рот в его присутствии.

— У меня не бывает выходных, — ответил мужчина.

— Звучит как диагноз, — пробурчала Вера в кулачок, после чего откашлялась и отвернулась к окну. Эмиль вскинул бровями от удивления, не ожидая, что она может быть такой дерзкой. Неужели ее так задела правда, что романтичный флёр смущенной девицы спал с лица, обнажив ее настоящую? Хотя, какая там на самом-то деле правда… не мог же он сказать, что на самом деле испытывал от прикосновений к ней. Это было бы как-то не по-мужски, что ли.

— Что, простите? — переспросил Эмиль