он думает, я пропала… — Я прерывисто вдыхаю, пытаясь не дать подступить слезам. — Я думаю о нем каждый день с тех пор, как проснулась в особняке Кайто.
Александр отводит взгляд в сторону огня, и я чувствую, как он напрягается рядом со мной.
— Тебе следовало оставить меня той ночью, — тихо говорит он. — Тебе следовало позволить мне умереть и уйти домой. Ты могла бы провести этот вечер со своим братом там, где ты действительно хочешь быть, вместо меня.
Горячая вспышка гнева поднимается во мне, казалось бы, из ниоткуда, и я отстраняюсь, увеличивая расстояние в несколько дюймов между нами.
— Ты серьезно? — Я пристально смотрю на него, обхватывая себя руками, словно пытаясь сдержать внезапный прилив эмоций. — Как? Как именно я бы это сделала?
Александр хмурится, оглядываясь на меня.
— Что ты имеешь в виду? Ты могла бы оставить меня и…
— С чем? — Слова вырываются из меня потоком, резкими и режущими. — Меня продали Кайто, накачали наркотиками и отправили на другой конец света, ни с чем. Как бы я добралась домой? У меня ничего нет, ни денег, ни паспорта, ни способа вернуться. Если бы я пошла в полицию, что бы я сказала? Меня продали этому человеку, который сейчас мертв в своей квартире, и я абсолютно не имею к этому никакого отношения, офицеры. Он сделал это с собой сам. — Я качаю головой, гнев бурлит во мне. — Ты знаешь, как хорошо это работает для женщины? Мертвое тело и заявление о том, что пострадала именно она? Ты знаешь, как часто женщинам верят? Ну, я знаю, и это был не вариант. У меня не было возможности уйти. Так что да, я выбрала сострадание и помогла тебе, спасла тебя, потому что я не чувствовала, что смогу жить в сама с собой, если оставлю тебя здесь умирать, но я также не была уверена, что у меня есть какой-то другой гребаный выбор. Все мои возможности выбора исчезли в ту минуту, когда меня накачали наркотиками и посадили в грузовой самолет до Токио.
Моя грудь вздымается, глаза сердито сверкают, и я вижу, как плечи Александра поникли, как будто мои слова придавили его тяжестью.
— Это правда? — Тихо спрашивает он, медленно поднимая на меня глаза. — И это все? Ты осталась, потому что чувствовала, что у тебя нет выбора?
Вопрос повис между нами, и я кусаю губы, зная, что за этим кроется нечто большее, так же точно, как и он. Я осталась по всем причинам, которые только что назвала, но также и потому, что хотела получить ответы. Потому что я не хотела уходить домой, гадая, во что, черт возьми, я ввязалась, и кто он такой.
— Чего ты хочешь, Ноэль? — Бормочет Александр, все еще пристально глядя на меня. — Кроме того, чтобы вернуться домой к своему брату, чего ты хочешь?
Я чувствую, как сжимается моя грудь, а руки сжимаются в кулаки на коленях.
— Я хочу правду, — говорю я ему категорично, чувствуя, как волшебство ночи ускользает на задний план, теряется ее красота.
— Правду о чем маленькая?
Я делаю глубокий, прерывистый вдох, вздергиваю подбородок и смотрю ему в глаза.
— Почему ты пытался покончить с собой?
20
АЛЕКСАНДР
Глядя на ее обиженное, сердитое лицо, мне сразу становится стыдно. Есть много вещей, о которых у меня нет желания рассказывать ей, которые, я знаю, заставят исчезнуть все остатки симпатии, которую она испытывает ко мне, которые полностью изменят ее восприятие меня. Но я знаю, что после всего этого я обязан ответить на ее вопросы.
Я думал, что она бросит меня той ночью на кухне. Я никогда не думал, что смогу пережить это, и меньше всего благодаря ее помощи. Я думал, что найти меня там, мертвого, как я и ожидал, было бы для нее победой. Освобождением. Я не думал о том, как обнаружение мертвого мужчины или, в данном случае, почти мертвого, может травмировать ее или как ее возможности могут быть ограничены ее ситуацией. Теперь, сидя здесь, я вижу, что часто вообще не заглядывал далеко вперед. Я принимал решения быстро, эмоционально, из-за гнева, страха, горя из-за того, что я считал любовью, и моя жизнь очень часто становилась от этого хуже.
Из-за этого я ухудшил жизнь Ноэль.
Я не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался этим разговором, этими историями. Я хочу сидеть здесь, у камина, в теплом сиянии рождественской елки, в тепле и безопасности, со вкусом вина на языке, с женщиной, которая, как я думаю, могла бы быть кинцуги, в конце концов. Моим исцелением, моим золотом.
Но если это то, чего она хочет, то я дам ей это.
— Пойдем спать, — тихо говорю я. — Я не хочу говорить об этом здесь. Но я расскажу тебе правду.
Ноэль прикусывает нижнюю губу, как будто хочет настоять на том, чтобы мы поговорили здесь, но в конце концов кивает.
— Хорошо, — соглашается она и отодвигает одеяло в сторону, чтобы помочь мне подняться.
Было время, когда такая зависимость от кого-то другого разозлила бы меня, когда оказаться во власти кого-то другого привело бы меня в ужас. Но я знаю, что Ноэль никогда бы не причинила мне вреда, что она только хочет помочь. Она показывала мне это снова и снова, хотя я этого не заслуживаю. Хотя я знаю, что Ноэль сказала бы, что не любит меня, в ее действиях я увидел любовь, превосходящую все, что я испытывал за многие годы.
Любовь, которая может изменить даже монстра.
Но это не ее работа, менять меня или исцелять меня. И я знаю в самой глубине своей разбитой души, что пришло время сказать ей правду, а затем сделать то, что я должен был сделать несколько недель назад.
Я должен отпустить ее.
Ноэль помогает мне лечь в постель, аккуратно подоткнув вокруг меня одеяло, ее лицо тщательно сосредоточено. Она обходит меня с другой стороны, плотнее запахивая свой нежно-голубой кардиган, садится, скрестив ноги, на кровать рядом со мной и плотно сжимает губы, когда ее нежный взгляд встречается с моим.
— Рассказывая — просто говорит она. — Я слушаю.
— Трудно начать, когда не знаешь с чего — признаю я. — Это были годы создания, Ноэль. Годы того, что я делал неправильно, и годы того, что другие делали со мной. Годы, когда я делал то, что считал правильным в своем разбитом разуме и душе, и, наконец, обнаружил, что никогда не знал, что правильно.
— Начни с самого начала, — тихо говорит Ноэль. В ее глазах нет осуждения, только любопытство и печаль. — Расскажи мне, что случилось с Марго.
Так много было дерьма. Но разумно начать
