почти стереть все, что было до той ночи. Сейчас почти чересчур интимно, вот так помогать ему пить вино в перерывах между моими собственными глотками, помогать ему с едой. Александр восхищается тем, какое вкусное блюдо я приготовила, как только я достаю его из духовки и подаю на стол, а я поддразниваю его за то, что он мне врет. Это кажется милым, нормальным и домашним, и в моем животе снова образуется комок вины за то, что мне здесь все нравится, когда я должна быть дома со своим братом.
— Я всегда любила Рождество, когда была жива моя мама, — тихо говорю я, свернувшись калачиком рядом с ним у камина. Когда ужин закончился, одеяло оказалось у нас на коленях, и я знаю, что то, что мы делаем, можно назвать только объятиями. Я бы не хотела обниматься с Александром раньше, больше, чем я бы обнималась с монстром под моей кроватью, если бы он был реальным. Тем не менее, ничто в нем больше не кажется особенно чудовищным. Он выглядит как мужчина, обиженный, такой же сломленный, как любая из девушек, которые были здесь раньше, но, тем не менее, просто мужчина.
Мужчина, который заставляет меня чувствовать то, чего я никогда раньше не чувствовала.
— А сейчас? — Александр бросает на меня взгляд. — Тебе оно все еще не нравится?
— После смерти мамы это больше походило на борьбу. Потом мы действительно не могли позволить себе подарки или елку, теперь я знаю, из-за азартных игр моего отца, но я все равно находила способ, чтобы подарки получал мой брат. Я уже никогда не могла наслаждаться праздником так, как раньше.
— Мой отец ненавидел праздники, — бормочет Александр, глядя на елку. — Он никогда не позволял нам украшать елку или как-то по-настоящему праздновать. Но Марго это нравилось. Они с матерью обе ненавидели то, как сильно он презирал это, когда они переехали жить к нам. После этого мы праздновали, но он ясно дал понять, что не хочет иметь к этому никакого отношения, и жаловался при каждом удобном случае.
— Марго? — Я с любопытством смотрю на него. Я не видела этого имени ни в одной из бумаг в кабинете.
— Первая девушка, которую я когда-либо любил, — тихо говорит Александр. — И моя сводная сестра. Я встретил ее, когда мне было шестнадцать, когда наши родители поженились. Мы не должны были влюбляться, но мы влюбились.
Последнее он произносит почти вызывающе, как будто ожидает, что я осужу его или почувствую отвращение, но из всего, что я узнала о нем до сих пор, это шокирует меня меньше всего.
— На самом деле вы не были родственниками. И вы были почти взрослыми. Я думаю, неправильно было бы утверждать, что это ужасно. Это не так, как если бы вы росли вместе.
— Мой отец думал, что это так, — мрачно говорит Александр. — Раньше, в детстве, моя жизнь была трудной, но моя мачеха сделала ее невыносимой. Она ненавидела напоминание о том, что он любил другую женщину, кроме нее. И мой отец… — Он замолкает, его лицо внезапно искажается горем, которое я видела на нем всего один раз. — Нам не стоит говорить об этом, — внезапно говорит он, поворачивая голову к огню. — Особенно сегодня вечером.
Мне любопытно, но я не настаиваю. Я не хочу портить вечер. Но я также знаю, что мое время здесь быстро подходит к концу, и я хотела бы узнать правду об Александре, прежде чем уеду. Я не хотела всегда задаваться вопросом, кем он был на самом деле, почему он стал тем человеком, которым является сейчас, таким странным и нездоровым во многих отношениях и хорошим в других. Возможно, я никогда не пойму его. Теперь я это вижу. Но, по крайней мере, я могу насладиться сегодняшним вечером.
Что делает Джорджи, пока я обнимаюсь с мужчиной, которого должна ненавидеть, у камина в роскошной парижской квартире?
Чувство вины снова охватывает меня, на мгновение душит. Я напрягаюсь, и Александр замечает это, потому что он смотрит на меня с обеспокоенным выражением в глазах.
— Souris?
Я хмурюсь, глядя на него снизу вверх.
— Почему ты всегда меня так называешь? Что это значит?
Его рот слегка подергивается.
— Это ласковое прозвище, — говорит он наконец. — Оно означает мышонок, или маленькая мышка.
Я в ужасе смотрю на него.
— Мышка? Ты продолжаешь меня так называть? С какой стати…
Его губы плотно сжимаются, и я могу сказать, что он изо всех сил старается не рассмеяться.
— В то первое утро, когда ты была здесь, когда я принес тебе завтрак, — он делает паузу, все еще явно пытаясь не рассмеяться. Это самый смешной юмор, который я когда-либо видела от него. — Ты взяла тот кусочек сыра и грызла его, как маленькая мышка, и это было то, о чем я подумал. — Он смотрит на меня, в его глазах что-то мягкое и нечитаемое. — Это заставило меня почувствовать то, чего я боялся. Ты была такой невинной, такой очаровательной, такой сладкой, и в тот момент я одновременно хотел тебя всю и знал, что погублю тебя, если попытаюсь.
Я смотрю на него, не в силах вымолвить ни слова. Я хочу что-то сказать в ответ, но ничего не приходит на ум. Это самые приятные слова, которые он когда-либо говорил, я и представить себе не могла, что они слетят с его губ, и мое сердце сжимается в груди, когда я смотрю на его печальное, красивое лицо.
— Я хотел бы прикоснуться к тебе прямо сейчас, Ноэль, — бормочет он, его голубые глаза все еще устремлены на меня. — Я хочу прикоснуться к твоим волосам, твоему лицу, провести пальцами по линии твоей скулы, вплоть до подбородка, твоих губ. Я хочу изучить каждый дюйм тебя своими руками, и все же я не могу. — Его рот кривится в печальной гримасе. — Я пытался придумать для себя так много наказаний, и это худшее из них.
— Я не могу остаться и быть твоей маленькой мышкой, — тихо говорю я. Я не хочу причинять ему боль, лишать его сладкой дымки этого момента, но я чувствую, как это приближается к чему-то, от чего, я знаю, у меня нет выбора, кроме как убежать. — Я не могу…
— О чем ты думаешь, выглядя такой грустной? — Его глаза ищут мои, и я чувствую, как его пальцы беспомощно сжимаются на моей ноге, как будто они жаждут протянуть руку и коснуться меня, как он только что описал.
Я сжимаю губы, чувствуя, что ночь принимает такой оборот, на который я надеялась, что этого не будет. Но, возможно, это всегда было неизбежно.
— Я думаю о своем брате. Что он делает прямо сейчас, все ли с ним в порядке. Скучает ли он по мне, куда, как
