с нами были, а потом куда-то пропали. Зачем-то утащили со стола яблоко, целую горсть зубочисток и ложку…
«Эй! Вы чего там задумали⁉» — послал я мысленный запрос и почти сразу же получил ответ от Чипа.
«Хайзяя, всё нормас! Кач-кач-кач, хайзяя!». А вот Диля разъяснила понятней и прислала мыслеформу. Белки залезли в мастерскую и возились на верстаке. Чип упражнялся и размахивал заточенной ложкой, в то время как Диля корпела над какой-то кожаной перчаткой. И судя по всему, она уже заканчивала.
«Мы хотим быть полезными», — сказала пушистая, застегнула перчатку на правой лапке, прицелилась в яблоко, как-то по-хитрому согнула запястье, и из руки у неё выстрелила зубочистка. Хорошо так выстрелила, бодро. Яблоко она, конечно, не прошибла, но вошла целиком!
Диля довольно хмыкнула, а затем заявила мне, что им нужны яды. «Чем смертоносней, тем лучше».
О-хо-хо! Не, нуачо? Будут у меня свои личные маленькие мохнатые ассасины! В разломе от них толку мало, но если вдруг понадобится кого-нибудь по-тихому убить, то… Каким же параноиком должен быть СБ-шник, чтобы поднять тревогу из-за белки в окне?
А я в этот момент могу отрабатывать себе алиби. Например, катаясь на карусельках в людном парке под бдительным оком камер слежения, хохотать и хавать сладкую вату. Короче говоря, идея зачёт. Мне нравится. Добуду грызунам яды, пускай куражатся.
Из уютных мыслей про устранение неугодных людей меня вырвал стук в дверь.
— Чернов?
На пороге стоял усатый мужик. Много раз видел его в столовой, но кто он такой не знал. Судя по возрасту, кто-то из постоянных егерей базы.
— Я.
— Тебя вызывает Лагранж. Сейчас же.
О, долго жить будет! Может быть.
Чёрт, не успел я даже сполоснуться после разлома, а французик уже тут как тут. Не терпится ему, похоже, неймётся.
— Иду, — сказал я и проверил телефон на предмет звонков и сообщений. Весточки от Габи пока что не было…
Жан-Жак пребывал в игривом настроении. Даже кабинет проветрил. И это было очень кстати, поскольку дыма я на сегодня и так уже вдоволь наглотался.
Ещё одна перемена коснулась рабочего места начальника. Он сдвинул бумаги и монитор в сторону, а прямо перед собой разложил шахматную доску и даже успел расставить фигуры. Ой-ой-ой. Это что же? Наши иносказательные беседы выходят на новый уровень? Мне предстоит какая-то метафорическая игра? Вроде бы в прошлый раз поговорили предметно и по душам, и вот тебе снова…
— Здравствуй, Чернов, — начал Лагранж. — Слышал, что экзамен сорвался. И слышал о том, как именно он сорвался. Впечатляет, Чернов, очень впечатляет.
Индеец доложился? Успел уже? Вот ведь падла краснорожая. Интересно, насколько он всё приукрасил? Насколько я теперь ценен в глазах Лагранжа? Вырубил Воина-Ягуара и почти что в одиночку закрыл разлом; такой ценный кадр упустить никак нельзя, верно?
О-хо-хо.
Чувствую себя выставочным конём, которому зубы разглядывают.
— Очень жаль того парнишку, который погиб в разломе. Действительно жаль. Знал его?
— Не очень.
— Тем лучше для тебя, — Жан-Жак жестом пригласил меня присесть напротив. — Подумал над моим предложением?
— Подумал, — я присел.
— И что решил?
— Решил не торопиться с ответом.
— Вот как?
— Да, мсье Лагранж. Я понимаю, что начальник базы никогда не предложил бы мне чего-то плохого или недостойного, но дело действительно сложное…
Спасибо аристократическому детству! Ну где же ещё, как не в семье барона Чернова, могут научить посылать в задницу так, чтобы это прозвучало как комплимент?
— Мне ещё разок нужно взвесить все за и против.
Ага. И потянуть время, пока Габи не выдернет меня из-под твоей юрисдикции, жирный ты кусок говна.
Наверняка Жан-Жак тоже сейчас думает про меня всякие гадости, так что мы в расчёте.
— Хм-м-м, — Лагранж откинулся в кресле. — Не определился ещё, значит? Ну что ж, давай я тебе помогу. И пока ты раздумываешь над моим прежним предложением, я предлагаю тебе сыграть в шахматы.
— А если я не играю?
— А я тебя научу.
Ой… Учитель хренов.
Ну конечно же я умел играть в шахматы. При всём великом многообразии Многомерной Вселенной, есть в ней незыблемые вещи. И одна из таких вещей как раз шахматы. Меняются названия фигур и самой игры, но смысл остаётся прежним. Шестьдесят четыре клеточки и две армии друг напротив друга.
— Ну давайте попробуем, — сказал я.
Жан-Жак прикурил сигарету и пододвинул доску ко мне.
— Итак, вот это пешки. Пешки ходят только вперёд. А вот это фигуры, — Лагранж подхватил чёрную коняжку и начал подкидывать её в воздухе. — Они ходят по-разному. А вот это… видишь вон ту высокую фигурку почти по центру?
— Вижу.
— Это королева. Она ходит, как угодно.
— Хм-м-м… кому угодно? — спросил я.
— Тому, кто играет, — Лагранж расплылся в улыбке, зажав сигарету в зубах и прищурившись от дыма.
Чёрт… На меня сейчас дежавю накатило. Стойкое такое, чёткое. Как будто бы я этот диалог уже где-то слышал. Или видел. Или в книжке читал?
— А вот это король, — продолжил Жан-Жак. — Это самая слабая фигура. Она нуждается в постоянной защите. Ну что, начали?
Жан-Жак забычковал сигарету, а затем взял по одной пешке каждого цвета. Спрятал руки за спиной, а потом вытянул в мою сторону два пухлых кулачка. Я выбрал левый.
— Чёрные. Я начинаю.
Гроссмейстером Лагранж явно не был. Да и я, по правде говоря, тоже. Наверное, начало нашей партии выглядело неумелым и даже наивным. Француз съел несколько моих пешек, я съел несколько его пешек.
— А вот так нельзя, — отреагировал Лагранж на очередной мой ход. — Так ты потеряешь коня.
— Да и хрен бы с ним.
— Нет-нет-нет, мне не нужно случайных жертв, — француз сурово уставился на меня исподлобья.
Блин… никаких сомнений, где-то это уже было.
— Переходи, Чернов, — велел Лагранж и я отыграл ход назад.
— Хм-м-м-м… Тогда я пойду сюда.
— Шах.
— А я сюда.
— Снова шах.
— А я закроюсь.
— Тогда я тебя съем.
— А я тебя.
Лагранж довольно улыбнулся и вновь откинулся в кресле.
— Сильный ход, — сказал он. — А ты способный ученик, Чернов. Схватываешь на лету. А ещё ты мне нравишься. Правда, нравишься. Однако на мой взгляд ты нуждаешься в том, чтобы тобой кто-то руководил. Игра, которую ты для себя выбрал, полна случайностей.
О как! Стало быть, мсье Лагранж весь вчерашний вечер провёл за тем, что раздумывал как бы покрасивше завернуть угрозу. Ну молодец, конечно, что сказать?
— И я ещё раз предлагаю тебе игру на моей стороне, Чернов. Это большие деньги и большое доверие. Соглашайся.
— М-м-м-м… Скажем так, мсье Лагранж, у меня есть свои убеждения. Можете называть их кодексом. И мой кодекс не позволяет мне сделать так, чтобы мои поступки имели такой вид, будто бы я вам продался.
— Продался? — удивился Жак-Жак. — Ну и что, что продался? Ты ведь именно за тем и прибыл в Арапахо-Сити, чтобы как можно дороже продать свои… м-м-м… таланты. Не так ли? Иначе зачем тебе вообще быть здесь, Чернов? Неужели твоя семья не могла выставить кого-то ещё, постарше и поопытней? Зачем тебе сдавать экзамены экстерном? Зачем спешить в разломы? Я же всё понимаю, Чернов. Ты мечтаешь о деньгах и положении. Со мной ты получишь и то, и другое, но решить нужно сейчас.
Французик так разошёлся, что аж покраснел лицом. Ну и закурил снова.
— Итак, твоё окончательное решение, Чернов?
Вот ведь говна какая! А хотя… Наверное, на его месте я вёл бы себя так же. Ладно, что теперь? Придётся отвечать как есть и надеяться на то, что с документами по итогу всё окажется в порядке.
— Я не буду на вас работать.
— Ы-ы-ы-ы.
Француз оскалился, вскочил с места и смёл с доски все фигуры.
— Партия окончена, Чернов. Но мы с тобой ещё поиграем, — процедил он сквозь зубы. — Берегись, потому как с этой минуты никто не даст за твою жизнь и…
…ломанного гроша. Чёрт! Да где это было⁉ Теперь всю голову себе сломаю!
— Пошёл вон! — разъярился Жан-Жак пуще прежнего.
Ну а я встал и вышел вон. Не гордый, проглочу… пока что. Но чует моё сердце, что даже при работе на самого себя, рано или поздно мне придётся угомонить Жан-Жака. Потому что если покушения начнутся ещё и с его стороны, то я попросту запутаюсь.
Да и в целом, угомонить Лагранжа нужно. Долг Охотника велит. Были бы разломы
