здесь, в этом пустынном Оруро, с его домишками под соломенными и цинковыми крышами, с его немощеными улочками! В лужах, образовавшихся после дождя, отражался хилый свет ночных фонарей.
На следующий день по собственной железной дороге Омонте отбыл в Унсию.
Домишки ночной Унсии смотрели своими потухшими глазами на гирлянду огней в здании администрации, зажженных по случаю прибытия сеньора Омонте. Мужчины в смокингах — в большинстве своем это были иностранцы— копошились среди вороха шелков сильно декольтированных дам, словно черные жуки в светлых лепестках хризантемы. Мужчины чувствовали себя скованно в присутствии магната, дамы держались свободнее. Жены местных служащих, неожиданно попав на ослепительный бал, устроенный как по волшебству в этом горном захолустье, несколько оторопели при виде лакеев в белых перчатках, среди которых был и слуга сеньора Омонте, вывезенный из Европы. Смуглые руки орурских дам, их заученные манеры явно контрастировали с непринужденной болтовней белокожих иностранок. За столом, накрытым белоснежной скатертью, уставленным сверкающим хрусталем, украшенным цветами, гости чувствовали себя как в операционной.
Все косили глаза на сеньора Омонте.
— Да, теперь потеплеет.
— Но, кажется, пойдет снег.
— Снег шел здесь пять лет тому назад.
— Я стараюсь не выходить из дома: боюсь за детей. Думаю свезти их в Кочабамбу — надо сменить климат.
— О, Кочабамба есть хороший место. Я желал купить дом в Калакала и посвятиться разведение куриц.
Все вежливо рассмеялись.
По одну сторону от Омонте сидела супруга управляющего, мистера Рита, костлявая дама с длинной, как у динозавра, шеей, по другую — жена инженера, начальника участка, мистера Стевенсона, дама с круглым детским личиком и пухлыми губками.
— Очень хорошенькая, — сказала одна из местных дам, обращаясь к мистеру Ногану, — очень хорошенькая у вас жена.
— О нет, это не моя жена, это жена мистера Стевенсона.
— Она англичанка?
— Нет, ирландка. Из Ирландии.
Услышав громкий голос Омонте, все притихли. Магнат разговаривал с Эстрадой, единственным мужчиной, который явился на вечер не в смокинге, а в темном уличном костюме.
— Меня просят, чтобы я взял на себя заботу по эксплуатации электрической железной дороги. Компания близка к разорению. И все это из-за плохой администрации.
— Именно, сеньор, из-за плохой администрации. А кроме того, в Кочабамбе и с сельским хозяйством плохо.
Вмешался мистер Рит:
— Здесь, в Боливии, население не умеет извлекать пользу из железной дороги.
— Ясно, — рассмеялся Эстрада, — пользу умеет извлекать компания «Боливиэн рейлвей».
— Говорят, — заметил миллионер, — говорят, что движение в сторону долины очень большое, колоссальное, и поезда всегда битком набиты. Мне это хорошо известно. И пассажиров много и грузов.
— Именно, сеньор, — вставил управляющий, — но многие, индейцы например, предпочитают топать ногами: гонят себе ослика, а на облике — жена…
Все снова вежливо рассмеялись.
— Надо заставить индейца пользоваться железной дорогой, — сказал мистер Стевенсон, — хотя это дело нелегкое. Индейцы привыкли жить скотской жизнью.
— Как-то раз, — начала супруга мистера Рита, — пришел к нам индеец с женой и с ребенком и принес шкурку шиншиллы. Какая это прелесть, как это красиво! Тут я смотрю на ребенка и вижу, что лицо у него все в болячках. Я спрашиваю индейца: «Что это у мальчика?» Тот молчит. Тогда я позвала waiter[41] и он сказал: «Сеньора, у мальчика оспа!» Я отдала шкурку и сказала индейцам: «За такие вещи в Соединенных Штатах дают десять лет тюрьмы». Пришлось потом сделать во всем доме дезинфекцию. Кошмар! Индейцы же как ни в чем не бывало: таскают за спиной ребенка, а у него оспа.
— Да, да, им незнакомы правила гигиены. Им нравится жить в грязи. Отсюда и смертность. Сами виноваты.
За ужином прислуживали камердинер сеньора Омонте и местные слуги, все в белых перчатках. Но шампанское разносил только камердинер. Встал управляющий и предложил тост:
— …Успехи рудника очевидны: если в прошлом году он давал сорок тысяч тонн, то в этом году, наращивая темп добычи, он, следуя приказу сеньора Омонте, побил собственный рекорд, выдав пятьдесят тысяч. Думаю, это должно понравиться сеньору Омонте. Так выпьем же за процветание нашего предприятия, за сеньора Омонте, которого мы имеем счастье лицезреть здесь и за его супругу, пребывающую в Швейцарии.
Блеск хрусталя и яркие цветы утомили сеньора Омонте, он начал было подремывать, но потом слегка откашлялся и, не поднимаясь с места, произнес:
— Ну, выпили.
Перешли к кофе. Дамы и служащие невысокого ранга ретировались. Откланялся и Эстрада. Сеньор Омонте, доктор Давалос и доктор Лоса, управляющий горнорудным отделом, мистер Мак-Ноган и мистер Стевенсон заперлись в кабинете и расселись возле камина.
— С рабочими надо держать ухо востро, — сказал управляющий. — Они отряжают делегатов для встречи с сеньором Омонте с целью добиться от него уступок. Идиотская манера: вечно они клянчат.
— Им неплохо живется, — вставил Давалос.
— Совсем неплохо, — подхватил управляющий, — по им все мало. У них дешевая пульперия, у них дома, футбольная площадка, техника безопасности улучшилась и вполне гарантирует их от несчастных случаев. Но они требуют повышения зарплаты. На выпивку.
— Их сбивает с толку большевистская пропаганда. Чилийцы завезли ее сюда. Теперь они организуются в профсоюзы. И хуже всего то, что закон — на их стороне. Новое правительство атакуют со всех сторон, и оно находит поддержку только у этого сброда. Потому-то оно и поспешило одобрить закон об охране труда.
Омонте резко повернулся к Давалосу:
— А вы, уважаемый доктор, сделали что-нибудь, чтобы провалить этот закон?
— Проблема заключается в том, что конгресс в большинстве состоит из всякой швали. Наши кандидаты не могли сладить с этим большинством, и они совершенно распоясались в своих нападках на капитал. Но мы их полностью разоблачили в нашей прессе.
— Вот почему я не желаю втравляться в политику, — прохрипел Омонте.
— Тогда нам было это нужно. А теперь… теперь приходится продолжать начатое. Надо свалить это правительство. К счастью, все порядочные люди против него. Но есть еще и сенат, а сенат как раз и голосовал за пресловутый закон.
— Что говорит на этот счет доктор Гуаман?
— О, доктор Гуаман хорошо разбирается в финансовой стороне вопроса. Он выступил в палате против законопроекта. Но что он мог поделать против крепко спаянного большинства, которое в поисках денежных средств для правительства выступает против капитала?
Вмешался мистер Рит:
— Вероятно, мы могли бы с ними договориться. Потребовать роспуска конгресса и больше не выступать. А от правительства мы попытались бы добиться согласия.
— То есть как это так? — воскликнул возмущенно миллионер. — Согласиться, чтобы из нас качали деньги?
— Я имею в виду, что если мы достигнем согласия, то с друзей будут брать меньше денег, чем брали с врагов.
— А
