с особой силой на первый план. Поэтому, если мы постоянно находим в аутизме проявления сексуальности с ее перверсиями, то этому нечего удивляться и это не является признаком дурной нравственности ни для анализируемого, ни для анализирующего. («Гомосексуальный компонент» оказался весьма важным в большинстве случаев шизофрении, которые я подвергнул более подробному рассмотрению с аналитической точки зрения). Определенные влечения, как правило, стоят на первом плане, берут верх над другими влечениями и как бы тащат их на буксире; особенно часто перевес получают эротические комплексы и во вторую очередь другие комплексы, осуществление которых невозможно из внешних и внутренних оснований и которые меньше всего могли быть отреагированы в реальной жизни.
Так как в аутистическом мышлении одна доминирующая идея не подавляет или, по крайней мере, не совсем подчиняет себе другие идеи (подобно тому, как это имеет место в реалистическом мышлении), то в продукции одного и того же аутистического представления гораздо легче могут принимать участие различные стремления. Таким образом, определенная картина сновидения, определенные бредовые идеи представляют собой смешанное соединение не только в силу многочисленности и разнородности их составных частей («сгущение») но и в силу того, что они дают одновременно выражение различным комплексам. Сверхдетерминирование (так назвал Фрейд этот последний феномен) становится здесь явлением, само собою разумеющимся. Однако, и оно не является чем-то, свойственным исключительно аутистическому мышлению. И реалистическое мышление тоже гораздо более сложно, чем оно может показаться после изучения руководств по психологии; благодаря небольшому числу детерминант ассоциация становится в высшей степени строго определенной в том случае, если мы искусственно ограничиваем возможности ее появления, подобно тому как это бывает при разрешении математической задачи. Но, как известно, мы и в данном случае сходим гораздо чаще с рельс, чем это было бы нам приятно.
Второе следствие игнорирования реальности заключается в том, что логические законы оказываются действительными для материала мыслей лишь постольку, поскольку они могут служить главной цели, т. е. изображению неосуществленных желаний, как осуществленных. Противоречия, касающиеся содержания мыслей, еще более грубы и многочисленны нежели аффективные противоречия, которые знакомы нам уже (правда, не в такой степени) из нормальной жизни. Один и тот же пациент может быть мужчиной и женщиной, он – сын, и муж, и отец своей матери, и в конце концов он отождествляет еще себя с ней самой; пациентка является женой своего земного возлюбленного, но в то же время и женой спасителя и опять-таки самим спасителем, сидящим одесную бога, а также самим богом. Если такие противоречия могут существовать наряду друг с другом, то нас не должно удивлять, что аутизм пользуется первым попавшимся материалом мыслей, даже ошибочным, что он постоянно оперирует с недостаточно продуманными понятиями и ставит на место одного понятия другое, имеющее при объективном рассмотрении лишь второстепенные общие компоненты с первым, так что идеи выражаются в самых рискованных символах; эти символы часто не распознаются и понимаются в их собственном значении, причем вместо одного представления выступает другое, и дело доходит до настоящих передвиганий. Пациент из ревности к матери желает смерти отцу; благодаря представлению о «родителе» он отождествляет в этом сочетании отца с матерью и видит теперь мертвой мать. Любовь символизируется согласно общеизвестной аналогии с огнем, что воспринимается шизофреником опять-таки как нечто реальное и превращается у него в галлюцинации сжигания, т. е. в действительные ощущения.
Поразительно также, насколько аутизм может игнорировать временные соотношения. Он бесцеремонно перемешивает настоящее, прошедшее и будущее. В нем живут еще стремления, ликвидированные для сознания десятки лет тому назад; воспоминания, которые давно уже стали недоступны реалистическому мышлению, используются им как недавние, может быть, им даже отдается предпочтение, так как они меньше наталкиваются на противоречие с актуальностью. В отношении к действительности, т е. в реалистическом мышлении, многие переживания уже упразднены; нет никакого логического основания считаться с ними при действии или мышлении. Воспоминания же имеют свой эмоциональный тон, который часто усиливается именно вследствие своей противоположности к действительности, и этот эмоциональный тон очень легко превращает незаметным образом представление «когда мой отец еще жил» в другое представление: «мой отец жив». Фрейд говорит, что бессознательное не знает времени, с этим я не согласен, но в отношении к аутистическому мышлению это положение правильно постольку, поскольку аутизм может совершенно игнорировать временные соотношения, однако оно не обязательно их игнорирует.
Противоположность между обеими функциями также и здесь не является чем-то абсолютным. Разумеется, аутизм отнюдь не пренебрегает понятиями и связями, которые даны опытом, но он пользуется ими лишь постольку, поскольку они не противоречат его целям; то, что ему не подходит, он игнорирует или отбрасывает (умерший возлюбленный представляется таким, каким он был в действительности, но то, что он умер, не находит себе выражения в аутистическом представлении). Напротив того, аутистические механизмы оказывают влияние даже на наш инстинкт самосохранения; цели наших действий определяются антиципированным удовольствием и неудовольствием или, что то же самое, окрашиванием целевых представлений в удовольствие и неудовольствие; мы стремимся к тому, что кажется нам приятным, полезным или хорошим.
В данном до сих пор описании аутистического мышления я был односторонен постольку, поскольку я предполагал, что оно по существу управляется нашими стремлениями. Разумеется, в патологических случаях вряд ли можно найти другое аутистическое мышление. Но можно представить себе, что этот направляющий момент отступает на задний план. Если солнце изображается с крыльями, потому что оно движется по небу, или даже с ногами, как большинство существ способных передвигаться, то из этого можно, разумеется, конструировать и аффективную потребность, потребность объяснения движения или потребность изображения. Первая соответствует еще более общему, окрашенному аффектом влечению, вторая существует, конечно, лишь при определенных обстоятельствах. Кажется прямо-таки натянутым предполагать здесь аффективные направляющие моменты в таком же смысле, как и до сих пор описанные. Непосредственным основанием для направления мыслей не являются ни желания, ни опасения, а лишь мгновенные стремления, которые столь же мгновенно могут снова исчезнуть. Даже если ребенок, который слышал, например, что желудок является кухней организма, представляет себе, что в его теле находится кухня наподобие той игрушечной кухни, которая принадлежит его кукле, и что она обслуживается поваром в белом колпаке и сером халате, то и этом случае мы больше не придадим аффективному направляющему моменту существенного значения. Такие представления могут использоваться патологией, но сами они никогда не вызывают патологических симптомов. Напротив того, как в мифологии отдельного индивида, так и в мифологии народов они имеют большое значение. Эта чисто интеллектуальная сторона аутистического мышления изучена еще слишком мало. В этом отношении все изложение нуждается еще в важном дополнении, которого я в настоящее время не могу сделать. До
