мы не любим, а такой красотке – завсегда милости просим. Пошли к нам за стол, краля, покуда дружки твои выметаются!
У Насти сердце оборвалось в пятки, когда омерзительный Кед-хейл, теперь весьма напоминавший Рыжей вонючего кабана, потянулся через весь стол, опершись левой рукой о столешницу, а правой пытаясь схватить тщетно отодвигавшуюся девушку.
ЗВЯК!
Резкий, жёсткий звук, пронзительный, как зубная боль, заставил всех вздрогнуть.
И вдруг стало тихо…
Кед-хейл, вмиг позабыв о Романовой, глядел в недоумении на длинный, отточенный до зеркального блеска кинжал, торчащий между его средним и безымянным пальцами. Нож даже не оцарапал кожу – он прошёл точно и чётко, как скальпель хирурга. Но был всажен с такой силой, что больше чем на треть вошёл в тёмное дерево и широкой гардой пришпилил ладонь «викинга» к дубовому столу.
Кед-хейл даже не пытался освободить руку. Он застыл, взирая на неизвестно откуда взявшийся кинжал. Выражение лица у него было совершенно обескураженное и тупое. Он так и позабыл вернуть на место отвисшую челюсть.
Вокруг все тоже притихли в изумлении.
Даже Настя не успела сообразить, откуда Эливерт выхватил кинжал. Ещё минуту назад разбойник полулежал на столе с видом ленивого объевшегося кота. Он казался сегодня рассеянным и неспособным даже муху прихлопнуть, и вдруг, за какую-то долю секунды, преобразился до неузнаваемости. От ночного похмелья не осталось и следа. Ленивый котяра превратился в опасного хищника. Одно молниеносное движение, почти незаметное для чужих глаз, и нож вонзился с точностью до миллиметра. Промахнись Эл хоть на йоту, и стилет сейчас бы сидел в ладони этого громилы.
Видимо, и сам Кед-хейл это тоже понял, как и то, что противника он явно недооценил. А ведь с таким же успехом нож мог полоснуть его по горлу.
На лице Эливерта больше не было ни дурашливости, ни любезности. Ни каких масок – лишь насторожённость и готовность напасть. Ледяной сталью сверкнули глаза.
Не убирая пальцев с рукояти кинжала, он сказал негромко, глядя в обескураженное лицо «викинга», вполне спокойно, так спокойно, что у Насти по спине мурашки пробежали:
– Заблудился, приятель? Шёл бы ты… к своим! Вон твой стол… А то жратва остынет. Ещё раз сунешься – сталью поперхнёшься! Застрянет нож в твоей лужёной глотке.
Эливерт слегка шевельнул кинжал, освобождая руку Кед-хейла. Тот попятился боязливо в гнетущей тишине. Опасаясь повернуться спиной, так задом и начал медленно отступать к своему столу и притихшим собутыльникам. У кухни в напряжении застыли Риланн, ещё одна служанка, худенькая и светловолосая, и сонный хозяин «Свиного окорока», у которого, кажется, всю дрёму, как рукой сняло.
– Да… и девочку не обижай! – добавил Эливерт, заметив Риланн. – Она ведь старается, работает, обслуживает уродов, вроде тебя, а ты грубишь, приятель. Нехорошо.
Голос Эливерта был уже почти добрым, наставительно-любезным, но взгляд по-прежнему сверкал волчьей жестокостью. И «викинг» только и нашёл, что кивнуть согласно. Затем он резко развернулся и широкими шагами вернулся за свой стол.
Эливерт взял куриную ножку со своей тарелки и, откусив с аппетитом, причмокивая, заявил:
– М-м-м, ну что за прелесть здешний повар! Наир, Рыжая, попробуйте этого цыплёнка! Это же шедевр! Какой аромат, какой вкус! М-м-м...
– Кусок в горло не лезет, – тихо прошептал Наир, всё ещё косясь в сторону притихшей враждебной компании.
– Чушь, – хмыкнул разбойник.
Эл вёл себя так, будто ничего не случилось, а Настя всё ещё не могла унять дрожь. Особенно, когда услышала новую реплику Кед-хейла.
Видимо, оказавшись на месте, громила сообразил, что его унизили и опозорили. И сделал это человек, явно уступающий ему и в росте, и в размахе плеч, и в силе. Так легко, так шутя, поставил его на место.
Злость и обида вскипели в волосатой груди кабаноподобного вояки, но в одиночку он уже не желал соваться к опасным чужакам, потому решил натравить своих приятелей.
– Что ж это творится, робята?! Какие-то заезжие девок наших лапают, у нас перед носом ножами машут! А ежели нам всем вместе ему махнуть разок-другой? А, робята, пойдём, покажем ему кто в Берфеле хозяин, а кто так – репей у бродячего пса под хвостом! А, робята? Пойдём! Все! Разом!
Задира вновь начал подниматься, когда старик за тем же столом, седой как лунь, но всё ещё достаточно крепкий, сказал негромко и слегка устало:
– Сядь, Кед-хейл! Сядь, я тебе говорю! Не замай! Али спьяну совсем ослеп? Не видишь, куды прёшь?
Старик встретился взглядом с Эливертом, но не смутился прозрачного серого льда, а добавил всё также спокойно:
– Так разуй зенки-то! Это же парняши из вольницы. Таких-то, братец, задевать – себе дороже станет. Руки чешутся – поди, найди такого же дурака, да и побейся хоть вусмерть! А вольницы не замай!
– А по мне хоть драконы Древних Пустошей! – напыжился «викинг», униженный в очередной раз. – Что же мы с двумя паршивыми разбойниками не управимся?
– Дурак ты, Кед-хейл, – сказал старик совсем по-доброму, словно маленькому ребёнку простые истины объяснял. – С одним-то справишься, и с двумя. Да только сила вольницы в том, что один за другого держится. Они за своих, ох, как мстят люто. На смену двум целая свора придёт. Весь город пожгут, если нужно будет. Потому и говорю – не замай! Своего ума нет – чужого совета послушай! А ты, мил человек, не серчай на нашего шалопая! – добавил старик, уже напрямую обращаясь к Эливерту. – Дал Дух-Создатель кулачищи да силушку, да не подсказал, куды энто всё приложить. У пьяного ума искать – дело пустое. Сам не знает, что городит.
– Бывает, – Эливерт любезно улыбнулся.
– Считайте, мы уже всё забыли, – добавил Наир.
– Вот и славно! А то… напился, дурень… – старик ещё раз виновато пожал плечами.
– Хорошо, когда рядом с пьяным балбесом, есть мудрый приятель, который за двоих подумает и дурака остановит, – философски рассудил Эливерт и добавил с почти нескрываемой угрозой, – а то ведь всякое случиться может…
– Н-да, – старик нехотя кивнул, одёрнул попытавшегося что-то вставить Кед-хейла, – молчи ужо! А ещё лучше – спать иди! У нас забот меньше будет…
Эливерт демонстративно отвернулся от них и занялся едой.
– Да, хорошо, когда мудрый приятель не даёт тебе напиться снова, – ухмыльнулся Эл, глядя в невесёлые глаза Наира. – У пьяного-то руки не такие ловкие. Так, Наир, мудрый мой друг? Чего приуныл? Ешь давай, Ушастик!
