Якут говорил нараспев, полуприкрыв глаза. Он был словно не здесь, в зале осталось только его тело, а сам он ушел туда, где рождались эти жуткие слова.
– И увидев, что полна Черная Кладка и переродились миры Его, прорвет Пришедший пелену, что удерживает те миры, и бросит неисчислимые полчища слуг своих и рабов своих, для которых нет уже ни жизни, ни смерти, а лишь воля Его, и пройдут они по Великому Пространству, срубая Древа Мирозданий, и разрушат они Звездный Тракт, что соединяет Древа, – голос Ниулы был густым, тягучим, от него перехватывало дыхание. Она говорила без всякого акцента, но отчего-то слова ее звучали так, будто всю жизнь девушка разговаривала на каком-то другом, очень древнем языке, и сейчас пыталась передать древние звуки и смыслы словами куда более молодых и глупых еще существ.
Ниула замолчала.
Наступила тишина.
– Впервые я слышу пророчество в таком полном виде, – слова Сергия тяжело падали в тишину, – хотя слышал его не раз от тех, кто умеет слушать то, что другим неведомо. Думаешь, это Его хотят воплотить здесь?
Якут стоял, перекатываясь с пятки на носок.
– Это ты услышал, монах. – Он снова заговорил, прикрыв глаза: – И там, где будет Он, будет стужа, будет холод, и не сможет человек вздохнуть, ибо замерзнет дыхание в теле его и льдом обратится кровь в жилах его. Они уже здесь, монах.
Сергий молчал и смотрел в лицо Якуту. Заговорил осторожно, словно нащупывая каждое слово:
– Мы собирали это пророчество много лет. Искали его обрывки повсюду. Расспрашивали и тебя. Помнишь, когда ты вернулся из волжских степей? Сегодня ты говоришь много больше. Гораздо яснее. И от этого сердце мое неспокойно. Кто же ты, знающий столько, но молчавший все эти годы?
Шаман выдержал взгляд. Смотрел спокойно, как человек, совесть которого чиста перед силами всех миров.
– Я твой друг. И его, – он указал на Ивана. – И твой, – кивнул он Стасу. – Все мы хотим одного. Чтобы Гость не воплотился. Поэтому мы здесь.
Пророчества, гибель Мировых Древ… Звездный Тракт… Иван мотнул головой. Голова кружилась, неясные видения, которые лишь изредка мелькали перед ним в шаманских путешествиях, обретали имена и от этого проступали яснее. И от такой картины замирало сердце. Но негоже пускать эмоции в разгул.
Он откашлялся и сказал:
– Время. Вы говорили о том, что времени почти нет. Скажите нам, что делать?
Сергий встряхнулся, словно сбрасывая с себя чары. А Ниула, которая замолчала, произнеся последнее слово пророчества, лишь глядела на него темными глазами и улыбалась едва заметной, чуть кривоватой, похожей на ухмылку, улыбкой. И от этого было очень не по себе.
Тяжело опираясь на посох, монах встал.
– Время собирать верных.
В дверь резко и коротко постучали.
* * *
Старшой слушал молча.
Его не удивило присутствие Якута и Ниулы. Стаса с Иваном он просто сгреб в объятья, выдохнул: «Живы!» – и пошел к столу. Сергию коротко поклонился и, опершись руками о стол, уставился на карту.
С другой стороны стола стоял Сергий. Иван снова подумал, что совсем не удивится, если узнает, что эти двое не в первый раз вот так, вместе, стоят над картой.
Старшой кивнул Стасу, и тот присоединился к ним. Втроем они снова разглядывали бумаги Загорцева, оценивали расположение домов.
Приказ стремительно превращался в штаб войсковой операции. Иноки в черных полушубках, принося с собой запах мороза и свежего снега, коротко докладывали о происходящем в городе.
Прибыл гонец от городской полиции – начальник убит, заместитель сошел с ума, увидев в ночи что-то, что полностью выжгло его разум.
Убиты многие начальники отделов, некоторые вместе с семьями.
Служба Охраны затворила все ворота Кремля, опустила глухую защиту в Верхнем и Нижнем мирах. Якобы отдан приказ стрелять на поражение в любого, кто подойдет ближе чем на сто метров к любому проходу.
Дружина городского гарнизона забаррикадировалась в казармах, откуда высылала усиленные патрули, но подчиниться приказам Службы Охраны отказалась. Начальник гарнизона пропал, его заместители пытаются наладить взаимодействие с городской полицией и порубежниками.
Не успел гонец все это выложить, как доложили о делегатах от Дружины.
Сергий командовал коротко, ясно и жестко.
Дружинникам велел сосредоточиться на охране городских границ. Полицейским приказал взять под охрану думу и мэрию. Правда, при этом хмыкнул, что пользы от этого немного, но приличия соблюдать надо. Услышав о запечатанном Кремле, нахмурился, но ничего не сказал.
Иван смотрел на происходящее и видел, как буквально на глазах неразбериха превращается в порядок, как проясняются линии движения, вырисовываются пути, которые можно использовать для победы, и, понимая это, чувствуя свою нужность, приходят в себя, оживают еще недавно растерянные, потерявшие опору люди.
Но что-то не давало Ивану покоя…
Улучив момент, он взял Шамана за локоть и отвел к окну.
– Дочь Столярова – то самое дитя?
Он до последнего не знал, о чем точно хочет спросить своего учителя. Вопрос сорвался с языка словно сам собой. И только тогда Иван понял, что это был именно тот, нужный вопрос. Именно это и беспокоило его, ворочалось внутри.
Якут молча кивнул.
Иван нагнулся к самому уху бывшего наставника.
– Убить не дам, понял?
Шаман только улыбнулся.
– Дурак ты, Ваня. Храбрый и добрый, но дурак.
Такого Иван не ожидал. Впервые за много лет он снова был зеленым юнцом, который с обидой и раздражением смотрел на хохочущего Шамана, не понимая, серьезно тот говорит или издевается.
А Шаман все улыбался. Всматривался в Ивана, словно чего-то искал.
«Собиратели. Вещи, о которых говорил Шаман. Его поиски. Темные места, в которых он бывал. Тесное знакомство с Сергием. Отличная осведомленность о Столярове…» – Иван напряженно связывал причины и следствия, выводя сложный узор реальности.
– Начало-таки доходить, – тихо проговорил Якут.
– Тогда, – Иван помолчал, – кто такой Столяров? Насколько он важен?
– Очень важен, Вань, – стал серьезным Якут, – настолько важен, что мы с Ниулой за ним присматриваем и оберегаем по мере сил. Вот, видишь, не уберегли все же. Я ошибся, старый дурак, не думал, что так рано начнется.
– Ты о пророчестве?
– Да, Вань, о нем. Это и не пророчество даже, на самом-то деле. Это скорее возможность будущего, которую увидели те, кто может. Видели ее многие, каждый – свой кусочек картины. Мы их искали и собирали. Много таких кусочков, они в цельную картину выстраиваются – значит, возможность эта яркая, значит, двигают ее могучие силы. А нам с тобой – им противостоять. До самой смерти. А может, и после.
