Старшой тяжело поднялся, подошел к окну.
– Начаться может такое, что набеги «черных вдов» мелочью покажутся.
Сергий подошел, встал рядом, положил ему руку на плечо.
– Отобьемся, друже, отобьемся.
Так и стояли.
Смотрели в наползающие сумерки. Молчали.
* * *
Москва, март
– Здесь ставить будем, – Стас показал на поляну. По краям росли древние, помнившие еще времена Старого мира, ели.
На поляне из-под снега выглядывали заплывшие дерном остатки древнего фундамента. Когда-то здесь стоял дом. И даже трава казалась чуть светлее там, где когда-то была ограда и дорожка, проходившая мимо старого дома.
Место было хорошее, на самой опушке Лосиного острова, но и до Ярославского тракта недалеко. Чуть дальше, чем от старого их обиталища.
Наискосок ― остов старой школы, а через небольшую дорожку – выгоревшие на солнце, продутые ветрами пустые коробки древних детских садов. Старики говорили, что детсадам повезло. Детей успели погрузить в машины и вывезти в безопасное место.
В школе же ночами окна время от времени светились фиолетовым, по стенам ползла полупрозрачная слизь, но в общем было тихо и спокойно.
– Вот как земля просохнет, так и начнем ставить. Я и артель уже нашел. Хорошие мужики, надежные. Ярославские.
Стас говорил и смотрел на друга.
С того дня, как умер Якут, Иван сильно изменился. Стал молчаливым, очень сосредоточенным, иногда вдруг замирал, словно прислушивался к чему-то.
Стас спросил напрямую. Иван помолчал, но ответил:
– Привыкаю. К наследству Шамана привыкаю.
И Стас поверил. Терпеливо ждал, но время от времени друга тормошил.
Вот и дом строить по весне затеял.
Шагов они не услышали.
Ниула бесшумно возникла рядом. Стояла молча – смотрела темными нездешним глазищами, переминалась с ноги на ногу, теребила тесемку котомки с хитро вышитым узором.
А потом так же молча взяла Ивана за руку.
Лес вокруг стоял еще прозрачный, молчаливый. Оседая, вздыхал снег. Еще робко, и от этого пронзительно громко цвиркала какая-то сумасшедшая птица на березе.
Небо было высокое, голубое, полное золотого весеннего солнца.
Зима кончилась.
