открытые учеными биоритмы. Жунев всегда знает, какой у него нынче день физиологического цикла, какой день эмоционального, какой интеллектуального. Говорит, правда, что ни хрена это знание не помогает.
— Уже летит?
— Ты мне сам вчера все уши проел, что надо лететь.
— Но я ему инструкций не дал!
— Позвони в гостиницу через час… — начал Жунев, но прервался, позвонил Лене Гвоздилиной, велел ей отследить прибытие Кравцова в гостиницу «Зеленый колос» и сразу сообщить Покровскому.
Покровский почти торжествовал, хотя виду не показывал. Еще два-три дня назад Бадаев был одним из, а теперь уже что-то вроде петли вокруг него стягивается. Да уж и не вроде, а настоящая петля, вот уже и Жунев — после пластилина-то на ключе — с этим согласен.
Замглавврача Туркин, у которого экспериментальный труп в холодильнике завалялся, ждал у кабинета с видом обреченной овцы. Дистрофичный, плешивый, уши торчат, усики топорщатся, очки здоровые, стекла толстые. Лицо узкое, мышиное. Не похож ли, кстати, на хорька?
— Я признаю свою вину, — сразу заявил замглавврача. — Это тело моей тещи, Юдиной Ираиды Ираклиевны.
Покровский с Жуневым это уже знали — Пирамидин с утра подкатил информацию, проливающую свет на возможные мотивы столь смелого наукоборчества, — но сделали вид, что потрясены.
— Как так?!
Замглавврача глубоко вздохнул и поведал, что, когда до смерти любимой тещи оставалось менее суток, он, снедаемый горем, зашел в кафетерий выпить небольшое количество алкоголя. Снять стресс. Тут Покровский подумал, что и сам выпьет не очень большое количество, когда клиент покинет кабинет. Туркин же будто познакомился в упомянутом кафетерии с человеком, который оказался экстрасенсом. Услышав о горестях замглавврача, о том, как страшно представить жизнь без тещи, экстрасенс велел ему не унывать.
Поведал по секрету, что в кремлевских лабораториях давно ведется работа по воскрешению мертвых, и результаты уже есть, просто их не спешат обнародовать. Экстрасенса тайно привлекли к этой работе. Конечно, он не был вхож во все комнаты подземной лаборатории, раскинувшейся под Манежной площадью. Но кое-какие сверхсекретные суперподробности ему выведать удалось. И он, экстрасенс, уверен, что, помножив это выведанное на собственные незаурядные таланты, он уже через краткое время сам научится воскрешать — может быть, не сразу направо-налево, но к первым опытам уже определенно готов. Обменялись телефонами.
Теща ждать не заставила, тем же вечером улизнула в лучший из миров.
Туркин подумал, чем черт не шутит, вдруг удастся воскресить. Потому объявлять о смерти не стал, а упаковал труп в резервный холодильник.
Сначала экстрасенс звонил каждые три дня, обещал вот-вот приступить к воскрешению, а потом перестал отвечать на звонки, и в киоске «Горсправка» сказали, что такого номера больше нет, Туркин тогда сгоряча и картонку, на которой был номер записан, выкинул.
— Я и сам понимал, что пора уже хоронить, не будет воскрешения, но преступно тянул…
Слово «преступно» слегка выделил интонацией: понимаю, дескать, что действую незаконно, мог бы и не понимать, но сам стал жертвой обмана.
Жунев выпустил в лицо Туркина длинную струю сигаретного дыма. Тот поперхнулся, закашлялся. Хотел возмутиться, но оказался способен лишь на нечленораздельный писк.
— Мы, в общем, можем поверить, нам-то что, — сказал Покровский.
— Я лично верю, — сказал Жунев, выпуская следующую струю уже в потолок. — Сейчас вас боец отведет в отдельную комнату, изложите все на бумаге…
Туркин настороженно слушал.
— Думаю, вас освободят от уголовной ответственности, — сказал Покровский.
— Какая уж тут ответственность. Прямым ходом на Восьмого марта, — сказал Жунев.
— На Восьмого марта? — переспросил любящий зять. Заерзал.
— Там много вкусного, — сказал Покровский. — Тизерцин слышали? Выпишут первым делом! Вызывает нечто вроде паралича, двинуть ничем не можете, зато слышите звон в ушах…
— Я… — начал Туркин. Но замолчал.
— Он сам врач, должен знать, — сказал Жунев. — Что ты перед ним распинаешься. Пусть идет пишет признание про экстрасенса.
— Если тизерцин не помогает, трифтазин хорошо идет, — продолжил Покровский. — Это наоборот — носишься по камере… по палате носишься из угла в угол, пока от изнеможения не…
— Ну это ты загибаешь, — усомнился Жунев.
— Что до изнеможения? Некоторые раньше падают, налетят башкой на какой-нибудь угол.
— Нет, что этот тизизи… Что он может не помочь. Это же советское лекарство, должно помогать.
— Оно помогает, конечно, — кивнул Покровский. — Но психиатр всегда думает, а вдруг второе лучше поможет. Пробуют, творят… Время не ограничено. Больница не тюрьма, лежишь, пока не вылечился.
— Не было никакого экстрасенса. Я придумал, — сказал замглавврача.
Человек сидит разобранный всего лишь психологически, а визуальное ощущение, что разваливается физически. Острые локти, колени, нос мельтешат, угловатые нервные движения… Сейчас просто рассыплется на треугольники.
— Не может быть, — нахмурился Жунев. Глаза его сузились, ноздри затрепетали. — Ментов хотел обмануть? Как же ты так?
— Я… Я… — лишь лепетал Туркин.
Большая семья уверенно шла на четырехкомнатную квартиру в Зюзине. А без тещи — только трехкомнатная светит. И вот-вот должны решить в исполкоме. Уже звон ключей по ночам мерещился — динь-динь… Эх, будь все в морге в порядке хотя бы до середины лета… Эх.
Рассказал все как на духу, включая специфические медицинские подробности, которые Марине Мурашовой могут быть интересны. Искренне говорил, с воодушевлением, больше нужного. Есть такие правонарушители — максимально выговариваются не потому, что хотят выгодное впечатление на милиционера произвести, а просто есть с кем поговорить. Миллионы людей десятилетиями живут, не в состоянии выговориться, никто ими толком не интересуется — ни близкие, такие же замордованные бытом, ни сослуживцы, замордованные бытом и близкими. А товарищ милиционер все неторопливо выслушает, сыграет роль психиатра, интервьюера…
Жунев, конечно, не преминул этим порывом воспользоваться.
— Мы можем это все как сто сорок седьмую оформить, как мошенничество. На отягчающие можем не налегать, — деловито объяснял Жунев. — Тогда у вас есть шансы на условный срок.
— Очень буду вам благодарен, — аж вскочил Туркин, руку к сердцу прикладывает.
— Сиди-сиди…
— Сижу! — плюхнулся обратно на стул.
— Но ты понимаешь, что благодарностью мы сыты не будем? — спросил Жунев и внимательно посмотрел в глаза замглавврача.
— А… — испугался тот. — Я! Конечно… А… Что… Я вам заплачу… А…
— Деньги предлагать сотрудникам МУРа, — строго сказал Покровский, — прямой путь к небу в клеточку.
— А что?!
Паникует, волосы дыбом, хочет снова вскочить.
— Пока ничего, — утешил Жунев. — Но мало ли как сложится. Если нам вдруг труп понадобиться спрятать…
А-а-а…
— А у тебя уже есть опыт.
Туркин не понимал, бедолага, на каком свете находится.
— Вы сейчас, разумеется, не соглашайтесь, вдруг мы провокаторы, — сказал Покровский. — Но и не удивляйтесь, если позже кто-то с просьбой заглянет.
— Не соглашайтесь, но и не удивляйтесь! — со вкусом повторил Жунев позже, когда Туркина
