оттенков индиго, а могла, наоборот, светлеть, доходя до прозрачности летнего неба.
Сейчас она светлела.
Муж наклонился, впиваясь в мои губы жадным поцелуем, подхватил на руки и отнес в постель.
И сегодня в нашей постели происходило странное: сладость соседствовала с горечью. Я даже не подозревала, что такое возможно… Что мой король, лаская меня, будет так напряжен… Словно не жилами перевиты его руки, а канатами обязательств. Словно течет в этих жилах не кровь – а черные, как самая жуткая ночь, воспоминания о погибших. И я понимала, что его страсть разбавлена желанием забыть, отстранить, хотя бы в постели избавиться от всего этого… перестать быть королем, превратиться просто в мужчину.
Я понимала его – потому что испытывала практически то же самое. Но понимала и то, что его боль, его долг – в разы глубже, больше, сильнее моих. И пыталась помочь. Смыть с него черноту. Поцелуями, прикосновениями, тем, что растворялась в нем, принимала его любым. Я забирала мрак… но не становилась светом. Ведь даже ярко освещенная ночь все равно не станет днем, да ей это и не нужно.
Нужно иное. Дышать в унисон, ловить губами стоны друг друга, замирать от счастья, когда любимому хорошо.
Но при всем этом счастье – я не могла дать Кэйру то, что полагала главным.
А он не мог это взять.
И сегодня, хоть мы не первый раз ласкали друг друга, позволяя практически все, за единственным исключением… Сегодня мне было как никогда ясно – этого мало.
Я чувствовала эту неполноценность всем своим существом: никуда не девшейся человеческой сутью и новой, еще не раскрывшейся толком сутью фейри.
Оберон прав.
Мы должны консуммировать брак. Потому, что сейчас я, признанная, законная королева Неблагого Двора, – все еще не жена его королю.
Потому, что Темная королева не может быть связана никаким контрактом даже с собственным мужем.
Потому, что статус пряхи держит мою силу в стальных оковах.
Но, боги, как, как сказать это моему королю?!
И неужели он не понимает этого сам…
Час спустя мы достигли неба одновременно. Ну а как еще назвать потрясающий тело взрыв, возносящий тебя на невероятную вершину блаженства? Слово «оргазм» слишком блеклое, слишком… статичное, плоское.
Я содрогнулась в тот же момент, когда вздрогнул и излился Кэйр. И это было прекрасно! Но только небо тоже оказалось твердым и плоским. По крайней мере мое…
Муж одним движением, словно в его теле не было костей, развернулся на постели, вновь оказавшись плечами на подушке, потянул меня на себя. Склонившись над его лицом, я коснулась губами его губ, а он принялся беспорядочно целовать меня куда придется – короткими, почти невесомыми поцелуями.
А потом вдруг усмехнулся и протянул:
– В при-и-инципе, радость моя… поза, в которой мы пребывали минуту назад, весьма говорящая.
– Мм?..
Кэйр пощекотал кончики моих ушей, выглядывающие из спадающей на него копны волос, и меня мгновенно пронизало острое удовольствие, словно кусочек только что испытанного блаженства.
– Понимаешь, – сказал он, тут же опуская руки ниже и щекоча мне шею, – эта поза словно делает нас картой.
– Картой? – еще плохо соображая, переспросила я, оглаживая его брови.
– Игральной картой-картинкой, – уточнил король. – Один и тот же рисунок повторяется зеркально. На одной и той же карте – два одинаковых изображения одной и той же фигуры. Это символично, тебе не кажется? Карта одна, фигуры две – единение короля и королевы…
До меня наконец дошло, что он имеет в виду.
– Ты, конечно, прав, – улыбнулась ему в губы. – Такую позу люди как раз и называют «лечь валетом», для занятия сексом определенного рода… Проблема в том, что эти две фигуры на карте – одного пола. Снизу король – и сверху король, снизу валет – и сверху он же. То есть выходит, что фигура-то одна…
Кэйр капризно искривил рот.
– Элла, нет! Ты не видишь символики! Это единение! В этой позе мы с тобой становимся единым целым, происходит слияние. Мы вдвоем – не просто король и королева, мы единый символ Неблагого Двора…
Но я уже его не слушала.
Слияние.
Но ведь неправда. Для слияния нужна совсем другая поза!
– Символ, Кэйр, появится, если слить ДВЕ карты – короля и даму. Или даму и валета! Вот тогда это будет слияние и символ!
Я забралась на него полностью, оседлала и чуть приподнялась.
– Например, так.
Лицо короля стало… странным. Глаза широко раскрылись, губы сжались в прямую, узкую линию. Словно он что-то вспомнил – или понял – и эта мысль ему совершенно не понравилась.
Он вдруг резко перевернул меня, распластался сверху, удерживая тяжесть своего тела на локтях.
– Или так? – спросил со странной интонацией.
– Или так, – согласилась я.
– Все же король, как мужчина, должен быть сверху дамы.
– Ничего не имею против.
– К тому же я – твой господин.
После этой фразы я определила эмоцию, звучавшую в его голосе. Сомнение.
– Господин, – подтвердила, больше не улыбаясь.
Оберон прав. Но… решать не мне. Кэйр должен решить сам.
– А ты – моя пряха, – сказал он.
– Конечно.
Мы смотрели друг на друга очень серьезно. Будто были полностью одеты, сидели за столом и обсуждали какой-то крайне важный вопрос.
Вот только это было не так.
Мы в постели.
Мы обнажены.
Мы плотно прижаты друг к другу.
Но вопрос… вопрос действительно важен.
– Моя пряха… – повторил Кэйр, и его глаза потемнели. – Посвятившая себя служению мне.
И в моей памяти четко, ярко вспыхнули его слова при первой нашей встрече наяву. Он сидел на троне, а я стояла на коленях у его ног, испытывая сладкий трепет и бешеное раздражение.
«Я, Кэйворрейн Сумрачный Плетущий, властью, данной богами, Король Неблагого Двора, выбрал себе новую пряху. Перед высшими силами и перед своими подданными я вручаю этой смертной свой дар и прошу немногого… моя прекрасная Элла, будешь ли ты со мной семь лет? Разделишь ли дни и ночи, закаты и рассветы, о златокосая смертная?»
Все изменилось. Все изменилось так, как я и в самом невероятном сне не могла себе представить.
Я больше не смертная. А король Неблагого Двора выбрал меня своей королевой.
Не пряхой! И не на семь лет. Навсегда.
Я не могу больше быть его пряхой!
Это НЕВОЗМОЖНО!
Это – НЕЛЬЗЯ!
Ведомая теми же чувствами – сладким трепетом и зашкалившим бешенством – я с силой подалась бедрами к мужу и ахнула от изумления – потому что он сделал то же самое.
И мы оба замерли.
Секунда… вечность… еще один миг…
А потом Кэйр очень медленно повторил свое движение и уперся… Частью тела, которая должна консуммировать брак, туда, где, фоморы все забери, консуммируются
