Сургон сложил документы в папку и завязал её на тесёмки. Затем, подхватив бессильного Алекса под мышки, перетащил его на свою кровать. Сходив за мотком верёвки, Сургон отрезал четыре небольших куска и привязал пленника к кровати за руки и за ноги.
– Мне нужен день рождения твоей бабки… – сказал Сургон.
Алекс не знал, может ли после укола Сургона разговаривать, но и не пытался ничего ответить.
– …И если ты мне его не сообщишь, то познакомишься с ветеринаром Гызатом и его великолепного качества инструментами. Ты ведь желал знакомства с Гызатом, не так ли?
Алекс молчал.
– Пока твой речевой аппарат парализован, но вскоре он восстановится, и ты сможешь говорить, – продолжал Сургон. – До прихода из города Гызата у тебя есть пара часов. Хотя, разумеется, я готов тебя выслушать и раньше. Мой совет – не упрямиться, поскольку, если за дело возьмётся ветеринар Гызат, мне будет трудно его сдерживать.
Забрав папку и ноутбук, Сургон ушёл, плотно закрыв за собой дверь. Алекс остался лежать распластанным на кровати, не чувствуя привязанного к ней тела. Он пытался оценить своё положение, и оно представлялось ему по-настоящему пугающим. То, что Алекс находится в Ильменских горах в заброшенной лесной лаборатории, не знал никто из его знакомых и близких. Мало того, никто из них не представлял даже, в какую сторону от Екатеринбурга он уехал! Алекс совершил большую ошибку, не сообщив отцу и Вильяму свой новый маршрут. А позже, отдав телефон Сургону, уже не имел возможности этого сделать.
И вот теперь Алекс оказался захвачен преступниками. Успев немного узнать этих людей, он не сомневался, что в стремлении заполучить спрятанное Борисом Холвишевым золото они не остановятся ни перед чем. И как же тогда можно было вырваться из их рук? Сообщить ключ к местонахождению клада – день рождения бабушки Веры? Алекс, конечно бы, сообщил. Но не был уверен, что после этого его отпустят живым. Скорее, был уверен в обратном.
В тяжёлых размышлениях прошёл час, или около того, прежде чем в комнату постучали. В приоткрывшуюся дверь заглянула Тая.
– Тая! – выдохнул Алекс.
Оказывается, говорить он уже мог, хотя и с трудом ворочал языком, словно после анестезии в кабинете стоматолога. Тая, ожидавшая увидеть в комнате дядю, с изумлением глядела на привязанного к кровати Алекса.
– Я думал, ты в городе, – выговорил Алекс.
– Я только что вернулась. А почему ты здесь лежишь?.. В таком положении?
– Тише, пожалуйста, тише, иначе услышит Сургон. Войди.
Тая, войдя, прикрыла дверь.
– Что происходит? И у тебя какая-то странная речь.
– Надеюсь, она восстановится. Но, пожалуйста, слушай и отнесись к моим словам серьёзно. Твой дядя – преступник. Если только он тебе дядя. Что, скорее всего, не так.
– О чём ты говоришь, Алекс?
– Это правда.
Алекс прислушался, не раздаются ли где-то шаги Сургона, и продолжил:
– Сургон всё знал про моего деда, про его тайник в стене. Раньше знал, давно. И давно вытащил оттуда записку, а мне подбросил только её часть. Я тебе показывал, давал читать.
– Я помню.
– Записку целиком я увидел на столе в бумагах Сургона. Случайно зашёл и увидел. И ещё – фотографию, где обозначен тайник.
Тая робко глянула на письменный стол.
– Папку с бумагами Сургон уже унёс, – сказал Алекс.
– И что говорилось в записке?
Слова Алекса пугали Таю всё больше.
– Говорилось, что дед оставил своим потомкам – мне, Вильяму, нашим детям – какие-то ценности. Может быть, большие. Оставил здесь, в России. Сделал клад, понимаешь?
– Понимаю. Но при чём здесь дядя?
– Сургону стало известно про ценности. Я думаю, ему попалась фотография с обозначенным тайником – такая же фотография, как у меня дома, в Америке. По ней Сургон нашёл тайник, вытащил записку, но клад найти не может! Потому что для этого нужно знать день рождения моей бабушки, Веры.
– Ты его знаешь?
– Знаю, двенадцатое июня тысяча девятьсот двадцать второго года. Но Сургону не говорил. Он давно просит меня сказать ему, но я молчал, как будто что-то чувствовал. Он и сюда меня привёз, чтобы узнать про её день рождения, и историю про исседонов выдумал.
– Исседоны не выдумка, – возразила Тая.
– Исседоны, может, не выдумка, – сказал Алекс, – а то, что мы с тобой к ним принадлежим, как и сам Сургон – это выдумка, фикция. Вспомни: раньше, до смерти родителей, ты слышала про исседонов?
Тая побледнела, как мел.
– Не слышала, – проговорила она.
– Тебе сказал об этом Сургон, верно? Чтобы ты держала язык за зубами. Это такой хороший способ – сохранять всё в тайне. Неизвестно, вообще, как он добыл сведения о тебе и какие имеет насчёт тебя планы.
– Я не могу этому верить, – произнесла Тая.
– Но это так! Сургон сказал, что если я не сообщу ему день рождения Веры, они с ветеринаром Гызатом будут меня пытать.
– Что? Пытать?!
– Да. Сургон вколол мне какое-то вещество и привязал к кровати. Ты должна меня развязать. Тая! – позвал Алекс девушку, впавшую в оцепенение. – Ты должна меня развязать.
– Конечно, конечно, – очнулась та.
Поспешив к кровати, она попробовала развязать верёвки, стягивающие руки и ноги Алекса, но не смогла.
– Сходи на кухню, – сказал Алекс, – принеси нож.
Тая направилась было к выходу.
– А если я встречу сейчас дядю… Сургона? – остановилась она, испугавшись этой мысли.
И тут же, перебарывая страх, юркнула за дверь.
Ожидание показалось Алексу нескончаемым, хотя Тая вернулась очень быстро. Приставив нож к верёвкам, она перепилила те, что стягивали руки, а от остальных Алекс освободился сам. Способность двигаться к нему вернулась – значит, парализующее вещество, вколотое Сургоном, имело относительно кратковременное действие. Но слабость в теле пока ощущалась.
– Что теперь? – спросила Тая, всё более доверяясь Алексу.
– Нужно побыстрее уйти отсюда, – сказал он. – В дороге мы обсудим, куда. Заявлять на меня в полицию они не станут, испугаются. Нужно просто уйти. Быстро собирай вещи, а я захвачу свои. Если что – кричи меня.
Тая поспешила в сторону кухни, а Алекс – к себе. Распахнув дверь, он застыл как вкопанный: на его кровати лицом к стене спал Сургон. Отступив назад, Алекс помчался к Тае.
– Тая! – вломился он к ней, перепугав едва не до смерти. – Пойдём, мне нужна твоя помощь.
На обратном пути он заскочил в кабинет Сургона и от мотка верёвки, остававшейся на полу, отрезал несколько кусков.
– За мной!
