— Что он будет делать без наследника? — спросила я. — Как ты думаешь, Тибериус снова жениться?
Стокер прищурился.
— Зачем? Ты собираешься продолжать эту вашу нелепую комедию обручения? Если вы намерены довести дело до конца, не устраивайте июньскую свадьбу, прошу вас. Такое cliché.
— Не будь гадким. Отлично, я расскажу тебе простую и довольно глупую правду об этой шараде с помолвкой. Малкольм Ромилли католик и несколько консервативен. Тибериус решил, что если он представит меня невестой, я буду выглядеть респектабельнее, чем женщина, путешествующая с мужчиной, с которым никак не связана.
— Я знал это, — заявил Стокер с мягким триумфом.
— Ты не знал. Ты был явно раздражен мыслью, что я могу стать твоей невесткой.
— Память мне изменяет.
Я фыркнула.
— Признаюсь, я очень привязана к Тибериусу. Но это не разубедит меня в непоколебимой решимости не выходить замуж. Однако у Тибериуса есть титул и связанные с этим обязательства. Что с ними будет?
Он снова пожал плечами.
— Руперт следующий в очереди, и у него, к счастью, четверо сыновей. Продолжение рода обеспечено, пока Тибериус не возражает против того, чтобы все в конце концов перешло к нашему племяннику.
— Подозреваю, он не захочет еще раз жениться. Он довольно горько говорил о супружестве и о том, что его сердце разбито из-за Розамунды…
Глаза Стокера округлились от изумления.
— Его сердце разбито? Ты не можешь всерьез так думать.
— Конечно, я вполне серьезна.
— Невозможно.
— Почему же?
— Чтобы разбить Тибериусу сердце, он должен обладать им. Поверь мне, у него нет сердца.
— Чушь. Ты сам только что сказал, что Тибериус научился охранять свои чувства. Люди, вынужденные прибегать к таким уловкам, как правило, испытывают сильные эмоции, когда их чувствами пренебрегают.
— Если ты так считаешь, — ответил он с безумным спокойствием.
— Как можно быть таким безучастным? Минуту назад ты сказал, что жалеешь его, — рассердилась я.
— Мои симпатии разнообразны и скоротечны. Мне слишком досталось от Тибериуса в молодости, чтобы оплакивать его боль.
— У тебя паршивое настроение, и если ты не можешь рассуждать разумно, тебе лучше уйти.
Он закатил глаза.
— Что ты хочешь от меня, Вероника? Да, Тибериус испытал боль и потерю. Как и все мы.
— Сейчас его раны самые свежие. Быть здесь — это все пережить заново.
— Его собственная вина. Не следовало принимать приглашение Малкольма. Все, что ему нужно было сделать, это отказаться и пощадить себя от повторных переживаний величайшей трагедии в жизни. Вместо этого он приезжает и сыпет соль на раны. Не говори мне, что Тибериус заслуживает жалости. Он навлек все это на себя сам, — спокойно заключил Стокер.
Я молчала долгое время, слишком долго.
Стокер вопросительно посмотрел на меня.
— Что?
— Он навлек все это на себя сам. Но зачем? Это не имеет никакого смысла.
— О чем ты сейчас болтаешь?
— Все, что ты только что сказал. Я согласна с тобой. Постарайся не дать новизне сбить тебя с ног, но ты был прав. Тибериус самый властный и контролирующий человек, из всех, кого я знаю. Он устроил каждый аспект своей жизни к собственному удовлетворению, кроме потери Розамунды. Их переписка с Малкольмом в последнее время была непостоянной. Конечно, они были лучшими друзьями на протяжении многих лет, но затем Малкольм удалился в добровольную ссылку. Они не встречались с тех пор, как Тибериус уехал в Россию. Однако, как только Малкольм попросил его приехать, он согласился. Они оба утверждают, что это ради старой дружбы. Но достаточно ли старой дружбы, чтобы Тибериус вернулся сюда, зная, что он столкнется с воспоминаниями о Розамунде? Или у него другая цель?
Стокер вскинул руки.
— Только дьяволы в аду могут ответить на это, Вероника.
Он оставался еще час, попеременно то разглагольствуя против своего брата, то лениво угрожая вернуться в комнату Тибериуса, чтобы закончить драку. Потребовался весь мой дар убеждения, чтобы удержать его, пока он не успокоился.
— Ты не выбьешь из него правду, и мне скучно зашивать тебя снова. Кроме того, это довольно лестно, если хорошенько подумать.
— Лестно? Как, во имя семи кругов ада, ты пришла к такому выводу?
— Ну, Тибериус, мог бы поручить дело профессиональному детективу. Он мог нанять частного сыщика, чтобы провести расследование. Вместо этого он полагается на нас.
— Не сообщив нам, — штурмовал Стокер. — В этом разница между работой с нами и использованием нас. Он подверг тебя риску, не задумываясь о твоей безопасности.
Этим аргументом давалось понять, что Стокер больше заботится о моей безопасности, чем о своей. Я снисходительно улыбнулась.
— Не беспокойся обо мне. Я привезла свои ножи, — весело сказала я.
Он удивился.
— Ножи? Множественное число? Я дал тебе только один, нож-малыш, чтобы привязать его к голени.
— И я ношу его, могу тебя заверить. Но леди нравится иметь и другие варианты.
Я подошла к своему саквояжу и вытащила ложное дно, открывая отсек, который Дейзи-горничная не обнаружила. Я начала извлекать оружие, передавая Стокеру.
— Вот шляпная булавка, которую я сделала, тонкий стальной стилет с очень острым концом. Я ведь предупредила тебя, что он острый! — Я протянула Стокеру носовой платок промокнуть яркую каплю крови, выступившую на большом пальце.
— Вот булавки для манжет, — приплюсовала я, передавая пакет булавок без головок, используемых лепидоптерологами, чтобы прикреплять образцы к карточкам. Я часто накалывала их на манжеты, когда хотела немного дополнительной защиты.
Я достала тонкий фиолетовый шелковый корсет, и Стокер покраснел.
— Это мой любимый. Каждая косточка на самом деле является тонким лезвием из превосходной итальянской стали, — я продемонстрировала, как быстро могу снять лезвие с лифа.
— Что-нибудь еще? — съехидничал Стокер. — Улей, чтобы спрятаться в суете расследования? Перстень с мышьяком, чтобы подсыпать яд в чей-то чай?
Я всплеснула руками.
— Не груби. Яд — самый неоригинальный метод.
Он с любопытством покачал головой.
— Как бы ты поступила, если бы хотела прикончить кого-то?
— У меня уже есть девятнадцать стратегий, и я разрабатываю двадцатую. Не волнуйся, — приободрила его я. — Если я когда-нибудь решу убить тебя, я сделаю это быстро и творчески. Ты никогда не догадаешься.
— Моя дорогая Вероника, как раз этого я и боюсь.
