Вскоре она забыла о Кузьме. Да и зачем он был нужен ей? В возрасте, бывший зэк, да и страшненький, как старая мартышка. О нем, как о мужике, всерьез думать — смешно. Да еще ей — на нее в поселке красивые парни заглядываются.
Кузьма утром на работу вышел. Вместе с Сашкой шел по улице, тихо переговариваясь:
— Я сегодня в общагу переберусь. Вечером. Не могу больше у тебя мориться. Да и пора на свои катушки встать. Ты уж пойми меня, — предупредил заранее Кузьма.
— Как знаешь. Я не гоню. Если захочешь, вернешься к нам. Места хватит…
Кузьма вздохнул трудно:
— Валюхе с тобой одним управиться нелегко. С двоими и вовсе измотается…
Она не жаловалась. Но силы свои тебе надо попробовать. Об одном прошу, не подведи нас. Поручились мы за тебя. Оба. Слово дали. Опаскудишься, не приведись того, всем расхлебывать придется. И ответ держать.
— Не ссы! С фартом я завязал. Не лажанусь теперь, — ответил уверенно. Кузьма в тот день, не разгибаясь, проверял золото на состав. Песок и самородки. Взвешивал каждую крупицу тщательно. Словно не в казну отдавал, а для себя, на свой положняк старался.
Сортировал самородки. Каждый замерял, взвешивал, записывал в журнал и складывал в ящички. Песок проверял на содержание шлака, чистоту промывки, стандартность крупиц.
За работой пропустил обед. А золото все поступало.
К вечеру, сдав его по журналу, вспомнил, что не ел. И направился в столовую.
Толстая горластая повариха, завидев Кузьму, заорала:
— Тебе чего, замухрышка недоношенный? Чего топчешься? Обед давно закончился. А ужин не готов!
— Я пропустил обед. Забыл.
— А я при чем? Отдельно никого не кормим. Жди ужина!
— Куда обед мой дела, ходячая параша? Сожрала, лярва? Ишь, сраку отхарчила на чужой хамовке! А ну! Мечи обед! Не то я из тебя жратву состряпаю! — заглянул Кузьма в дверь кухни.
— Глянь на него! Эта мокрожопая блоха еще хайло тут разевает! Где тебе жратву возьму? Высру, что ли? — орала повариха.
— Кипишиться вздумала? Гони хамовку! Мать твою! Не то в котле базлать будешь! — пригрозил Кузьма.
— Бабы, гляньте, чей-то хрен из штанов вывалился! Жрать захотел, не дождавшись конца смены! — зашлась смехом повариха. На ее голос влетели девки из подсобки. На Кузьму уставились.
— А ну, девки, лови его! Он грозится меня в котел всадить жопой! Давай глянем, чего эта грозилка стоит, — ринулась повариха к Огрызку. Кузьма ничего не успел сообразить, как оказался в руках бабы. Она стиснула его, как гнилой качан.
— Ну, что, засранец, попух, признавайся? Кузьма вырывался из рук бабы, но та цепко держала его и смеялась во все горло:
— Девки! А он — мужик! Все сиськи мне исщипал, говнюк! Давайте его накормим от пуза! Чтоб не терял свое. Этот не дарма жрет! С ним в сугробе не замерзнешь! Эй, ты, окурок, чего тебе пожрать дать? Говори!
Огрызка усадили прямо на кухне. Три бабы, хохоча, обслуживали его.
— Ну, держись, окурок, если ты еще и жрать умеешь, мы тебя и вовсе не выпустим.
— Иль мало вам мужиков на прииске? — удивился Огрызок.
— Э-э, совсем дурак! Мужья — только кормильцы, а для утехи — полюбовников иметь надо. Или мы тебе не по нраву? Смотри, сколько нас! — подбоченилась повариха.
— Вас много, а я один. Со всеми не справлюсь. Вы меня сначала накормите, а уж потом трехайте, чья очередь меня сегодня греть! — осмелел Огрызок.
Кузьма ел, не оглядываясь, не обрашая внимания на женщин. А они носили ему то борщ, то котлеты, то солянку и все шутили:
— Лопай, мелюзга!
— Ешь, сморчок, поправляйся! Не то тебя из-за табуретки не видать.
Когда Огрызок наелся, бабы всучили ему полный кулек пирожков. И повариха, уже посерьезнев, сказала:
— Сразу видать, что ты из зоны недавно. Я тоже сидела. Восемь лет. Уж сколько с того дня прошло, а все забыть не могу. Зону и голод. Даже теперь во сне пугаюсь, что воля мне приснилась. И хлеб… Ты не серчай, что я тебя отделала. Такое нутро у меня поганое. Даже зона не изменила. А ты, как есть захочешь, прибегай. Всегда накормим. И днем, и ночью! Это лишь мы поймем, кто через зону прошел. И зла не держи на меня. В ужин приходи, — она ушла на кухню, оставив Кузьму наедине с девчатами, рассматривавшими новичка через улыбчивый прищур.
— Как звать тебя?
— Сколько лет?
— Где живешь и с кем?
— Где работаешь?
Кузьма едва успевал отвечать им. И сам не терялся:
— Колись, кто с вас одиночки? — оглядел поварих: — Всего-то двое? Маловато для меня! Даже нынче! А уж когда отъемся и вовсе худо!
— Ты попробуй с ними справиться, — хохотнула замужняя.
— Ой, бабы! Бригадиры идут на ужин! А мы тут болтаем! Скорее на кухню! Но ты, новенький, не забывай нас! Мы не всегда мегеры! Авось, еще снюхаемся! — убежала, хохоча, синеглазая бледнолицая подсобница, так похожая на цветок, прихваченный внезапным жестоким холодом Колымы.
В этот вечер Кузьма перенес свой облезлый саквояж в общежитие. Поставил его под койку, которую посчитал незанятой и пошел в душ.
Когда вернулся, в комнате уже сидел сосед. Познакомились. Иван Самойлов оказался человеком замкнутым. Перебросившись несколькими фразами, снова взялся за газету.
Кузьма лег на койку, хотел уснуть. Но в дверь постучали и кто-то, просунув худую руку, попросил передать кулек для новичка.
Огрызок развернул его и сразу понял: повариха о нем вспомнила, и мысленно поблагодарил женщину за доброе.
— Вы давно знакомы с Катериной? — внезапно спросил Самойлов.
— Да нет. Вот только сегодня увиделись, — не смог соврать Огрызок.
— Говорят, сидела она в зоне особого режима. Едва не расстреляли ее. Вам бы от нее подальше, — посоветовал тихо.
— Это почему?
— Ну, знаете, у нас зря не осудят. А эта восемь лет в зоне была! Неспроста, наверное. Ее и сегодня все мужики обходят. Сколько лет в столовой работает и одна. Не рискуют даже близко подходить. Говорят, что Катерина из политических.
— А где она живет? — поинтересовался Кузьма.
У соседа глаза совсем круглыми стали: от удивленья или от возмущения.
— Меня подобные женщины не интересуют, — сосед отвернулся от Кузьмы и снова воткнулся в газету.
Кузьма предложил Самойлову поесть, но тот наотрез отказался, сославшись на то, что очень плотно поужинал.
Огрызок не стал его уговаривать. И, расположившись за столом, ел за обе
щеки мясо и хлеб, которые передала для него повариха.
Он решил утром зайти на кухню и рассчитаться с Катериной, чтобы не
