Гелдерфилд стоял передо мной в позе наставника, читающеголекцию ученикам. Он уперся в меня строгим взглядом, как бы напоминая обответственности, которая ложится на меня за те самые вопросы.
— Понимаете, куда я клоню? То, что миссис Девареступолномочила меня сотрудничать с вами, позволяет мне донести до вас факты,касающиеся состояния ее здоровья.
Я понял, что от меня требуется. Я задал вопрос, которыйдолжен был задать:
— Так ли уж необходимы миссис Деварест инвалидное кресло ипостельный режим?
— Они действительно необходимы, чтобы уменьшить нагрузку нанервы и сердце и заставить Колетту значительно больше внимания уделять своемуздоровью. По некоторым причинам сейчас это очень важно.
Слова «по некоторым причинам» были произнесены с особойинтонацией.
— Она, очевидно, подозревала, и не без оснований, что еесекретарь Нолли Старр флиртует с доктором Деварестом. Не могло ли это статьповодом для жгучей ненависти вашей пациентки к мисс Нолли Старр? Учитывая ктому же нервное состояние миссис Деварест?
Глаза Гелдерфилда блеснули.
— Вы задаете вопросы, которые я сам себе задавал.
Выскажу то, что представляется мне существенным: Колеттаненавидела мисс Старр и вынашивала планы мести.
Из-за чего здоровье ее резко ухудшилось. Я делал все, что вмоих силах, пытаясь убедить Колетту больше заниматься собой, не обращатьвнимания на эту девицу.
— Спасибо. Честное признание облегчает душу, — сказал я. —Отношу эти слова и к вам, и к себе. Мне известно, что вы на особом положении вдоме Деварестов. Поэтому я решился открыть кое-что вам, прежде чем своейклиентке.
— Что случилось? Что-нибудь непредвиденное?
— Да. Я ходил домой к Нолли Старр, проник к ней в квартиру.
— Зачем?
— Хотел посмотреть… Но сначала надо вернуться назад. Янемного прижал шофера Деварестов, Руфуса Бейли, и узнал, что он сидел в тюрьме.
— Мне теперь ясно, — перебил Гелдерфилд, — почему полиция неповерила заявлению Бейли. Мне оно показалось абсолютно лишенным здравого смысла.
— Я заплатил ему, чтобы он достал драгоценности.
— А он мог их достать?
— У меня были основания считать, что — мог.
— И он сделал это?
— Да.
— Где же драгоценности теперь?
— У меня.
— И вы не сказали об этом миссис Деварест?
— Нет.
— А мисс Старр… — Гелдерфилд запнулся, потом все-такиспросил: — Как-то связана с пропажей этих камней?
— Связана.
— Этого я и боялся! — взволнованно воскликнул Гелдерфилд. —И миссис Деварест еще ничего не знает?
— Нет.
— Вы не посвящали ее в свои размышления, где могутнаходиться драгоценности, кто их взял и какое отношение имеет мисс Старр к ихисчезновению?
— Нет.
— Вы поступили правильно. Нам придется изобрестикакой-нибудь способ, чтобы тактично посвятить ее во все эти дела. Она еще оченьвозбуждена.
— Возможно, она уже знает или догадывается кое о чем.
— Не думаю. Колетта поделилась бы со мной своими догадками.
— А если ей не хотелось делиться своими догадками с кем быто ни было?
Гелдерфилд опять помолчал, прежде чем продолжить наш диалог.
— Что ж, такую возможность полностью исключить нельзя.
— Ладно. Тогда я перехожу к своей исповеди.
— Исповедуйтесь, но в чем?
— Как я уже сказал, я вошел в квартиру мисс Старр.
Воспользовался отмычкой. Было утро, и я рассчитывал, чтодома никого нет. Однако кое-кто там был.
— Кто?
— Нолли Старр.
— Как она отнеслась к вашему вторжению?
— Никак. Она была мертва.
— Мертва?!
— Да.
— Когда она умерла?
— Незадолго до того, как я появился в квартире. Ее задушили.Розовым шнурком от корсета, дважды обмотав его вокруг шеи Нолли. Шнурок крутилиручкой от картофелемялки. Не знаю, что покажет вскрытие, но не удивлюсь, еслиобнаружится, что ее сначала ударили картофелемялкой, оглушили, а потомзадушили.
Гелдерфилд смотрел на меня с недоверием. Губы его дрожали.Он был поражен услышанным и, наверное, сгорал от желания узнать дальнейшиеподробности. Чувствовалось, что это мужчина сильной воли и мощного темперамента.
Я продолжал размеренно и спокойно:
— Когда я пришел, труп был еще теплым. Я размотал шнурок,убедился в том, что пульс не прощупывается, вызвал «скорую». Больше я ничего немог сделать.
Но меня увидела уборщица, когда я уходил из квартиры.Основываясь на ее показаниях и еще на кое-каких деталях, полиция сделаласоответствующие выводы. Теперь полиция преследует меня.
— Боже мой! Кто усомнится в вашей невиновности — воскликнулГелдерфилд. — Убийцы не помогают жертвам, не звонят реаниматорам…
— Как знать? — возразил я. — Если уверены, что жертвамертва, они могут все это проделать, чтобы отвести от себя подозрения. Именнотак рассуждала полиция, увидев в моих действиях хитрую уловку…
Я умолк. Гелдерфилд не пошевелился.
— Чем все это кончится, трудно предугадать, — произнес япосле паузы. — Но сейчас я не могу допустить, чтобы меня взяла полиция. Яблизок к тому, чтоб завершить дело. Ближайшие двадцать четыре часа покажут —прав я или нет. Провести их в тюремной камере было бы безрассудством… Вы могли бымне помочь?
— Каким образом?
— Я обращаюсь к вам как к специалисту. У меня нервноеперевозбуждение, болит сердце, скачет давление. Дайте мне что-нибудьуспокаивающее и положите в больницу, где меня никто не потревожит. Через суткия буду в порядке и встречусь с полицией. Пусть допрашивает меня, сколько ейвздумается…
Он затряс головой.
— Ничего подобного я не сделаю. Из соображенийпрофессиональной этики.
— При чем тут профессиональная этика? Вы меня даже неосмотрели.
— Я не вижу у вас симптомов тех недомоганий, на которые высослались. Допустим, я дал бы вам успокаивающее, сделал инъекцию. После нее вызаснете, проспите не менее суток и, значит, ни на что не будете годны.Произойдет как раз то, чего вы опасаетесь, — вас выведут из игры, вернее, высами выведете себя из нее.
