Книга Сияние - Стивен Кинг

«ВЫ ВЫШЛИ ИЗ СЕБЯ», СКАЗАЛ УЛЛМАН.

– Добро, вот ваша топка, – сказал Уотсон, включая свет втемной, пропахшей плесенью комнате. Он оказался упитанным мужчиной с пушистымисоломенными волосами, одетым в белую рубашку и темно-зеленые китайские штаны.Он распахнул маленькое зарешеченное окошко на корпусе топки и вместе с Джекомзаглянул внутрь.

– Вот тут главная горелка. – Ровная бело-голубая струя монотонношипела, с разрушительной силой поднимаясь вверх по желобу, но ключевое слово –подумал Джек, – РАЗРУШИТЕЛЬНАЯ, а не ЖЕЛОБ: сунь туда руку и через три секундыполучится жаркое.

ВЫШЛИ ИЗ СЕБЯ.

(Дэнни, с тобой все в порядке?)

Топка занимала всю комнату, она была куда больше и старее,чем Джеку приходилось видеть.

– Горелка работает бесперебойно, – сообщил Уотсон. – Там,внутри, датчик замеряет температуру. Если она падает ниже определенного уровня,система включает звонок у вас в квартире. Котел за стенкой, с той стороны.Пошли, провожу. – Он захлопнул решетку и, обойдя массивную железную топкусзади, провел Джека к другой двери. Железо излучало жар, от которого нехотелось двигаться, и Джек почему-то подумал о большой сонной кошке. Уотсонзвенел ключами и насвистывал.

ВЫШЛИ ИЗ...

(Когда он вернулся к себе в кабинет и увидел, как Дэннистоит там в одних трусиках и улыбается, рассудок Джека медленно застлалокрасное облако ярости. Изнутри, с его точки зрения, все представлялось долгим,но не заняло, должно быть, и минуты. Так кажутся долгими некоторые сны – плохиесны. Казалось, пока Джека не было, Дэнни разворошил в кабинете все ящики,раскрыл все дверцы. Стенной шкаф, полки, вращающийся стеллаж для книг. Всеящики стола, как один, зияли, вытащенные до упора. Его рукопись, трехактнаяпьеса, которую он медленно разрабатывал из написанного семь лет назад, еще вего бытность студентом, рассказика, была раскидана по всему полу. Когда Вендипозвала его к телефону, он исправлял второй акт, потягивая пиво, и Дэнни вылилна страницу всю банку. Не исключено, чтобы посмотреть, как оно пенится.ПЕНИТСЯ, ПЕНИТСЯ, слово все звучало и звучало у Джека в голове, какединственная струна в расстроенном пианино, замыкая электрическую цепь егоярости. Он медленно шагнул к своему трехлетнему сыну, который смотрел на негоснизу вверх с довольной улыбкой, радуясь тому, какую удачную работу только чтозакончил в папином кабинете; Дэнни начал было что-то говорить, но тут Джекухватил его за руку, согнув ее, чтобы заставить бросить зажатые в ней ластикдля пишущей машинки и автоматический карандаш. Дэнни слегка вскрикнул... нет...говори правду... он пронзительно закричал. Как же тяжело вспоминать этотединственный глухой звук струны Спайка Джонса в тумане гнева. Где-то Вендиспрашивала, что случилось. Ее слабый голос тонул в заволокшей его изнутри мгле.Это касалось только их двоих. Он рывком развернул Дэнни, чтобы шлепнуть его,его пальцы – большие пальцы взрослого человека – впились в скудную плоть рукималыша, смыкаясь вокруг нее в сжатый кулак, а треск сломавшейся косточки былнегромким, негромким, да нет, он был _о_ч_е_н_ь г_р_о_м_к_и_м_, ОГЛУШИТЕЛЬНЫМ,но не громким. Как раз таким, чтобы стрелой пронзить красный туман – но вместотого, чтобы впустить солнечный свет, этот звук впустил темные тучи стыда ираскаяния, ужас, мучительные судороги духа. Чистый звук, по одну сторонукоторого – прошлое, а по другую – все будущее; такой звук бывает, когда ломаешьоб колено лучинку или лопается грифель карандаша. По другую сторону – мгновениеполнейшей тишины, быть может, из уважения к начавшемуся будущему, той жизни,что осталась ему. На глазах Джека лицо Дэнни теряло краски, становилось похожимна сыр, глаза мальчика, всегда большие, сделались еще больше и потускнели. Онуверился, что сейчас мальчик замертво упадет в разлитое по бумагам пиво: его собственныйголос, слабый и пьяный, глотал слова пытаясь повернуть все вспять, как-нибудь_о_б_о_й_т_и_ не слишком громкий звук треснувшей косточки, найти дорогу впрошлое – есть ли в этом доме статус-кво? – голос выговаривал: ДЭННИ С ТОБОЙВСЕ В ПОРЯДКЕ? Ответный пронзительный крик Дэнни, потом потрясенное аханьеВенди, когда та вошла к ним и увидела, под каким странным углом согнута в локтеручка Дэнни: в том мире, где обитают нормальные семьи, руки под такими угламисвисать не должны. Крик Венди, когда она схватила сына в объятия, бессмысленныйлепет: О ГОСПОДИ, ДЭННИ, О ГОСПОДИ, ГОСПОДИ ТЫ БОЖЕ МОЙ, ТВОЯ РУЧКА; а Джек таки стоял там, оглушенный, отупевший, пытаясь понять, как же такое моглослучиться. Так он и стоял, а, встретившись глазами с глазами жены, понял, чтоВенди ненавидит его. Он не сообразил, что эта ненависть могла означатьпрактически: только позже до него дошло, что Венди могла уйти от него,отправиться в мотель, а утром вызвать юриста, занимающегося разводами, илипозвонить в полицию. Он чувствовал себя ужасно. Как перед лицом надвигающейсясмерти. Потом она кинулась к телефону и набрала номер больницы; плачущиймальчик висел на сгибе ее руки, но Джек за ней не пошел – он просто стоялпосреди разваленного кабинета, чувствуя запах пива и раздумывая...)

ВЫ ВЫШЛИ ИЗ СЕБЯ.

Он с силой провел рукой по губам и пошел следом за Уотсономв котельную. Там было сыро, но лоб, ноги и живот Джека покрылись противнымлипким потом не от сырости. От воспоминаний – с той ночи, померещилось ему,прошло не два года, а два часа. Никакого разрыва во времени не было. Вернулисьстыд и отвращение, вернулось ощущение, что он никчемный человек – а от этогоему всегда хотелось напиться, но желание напиться погружало в еще болеебеспросветное отчаяние: сумеет ли он хоть один час – не неделю, даже не день,понимаете, один только час – пробыть начеку, чтобы страстное желание напитьсяне застало его врасплох, как сейчас?