Подростки постоянно на нее жалуются. Коллеги по несколько раз на дню сбегают от нее в ближайший к офису Starbucks. Родители умирают от нее каждый вечер, укладывая своих малышей. Сегодня слово «скука» то и дело возникает в нашей речи, и даже не верится, что оно появилось относительно недавно, в 1853 году, когда Чарльз Диккенс впервые употребил его в романе «Холодный дом». В то время как некоторые историки полагают, что скука – это отклик на промышленную революцию (когда европейцы стали менее религиозны, у них появилось больше свободного времени, в том числе на то, чтобы скучать), здравый смысл подсказывает: скука существует ровно столько, сколько существует человек. (Ну, разве что пещерным людям, жившим в вечном страхе, скучать не приходилось.) Как поведал мне один из моих слушателей, дьякон Майкл Хакетт из епархии Луизианы, скука «известна со времен отцов-пустынников, которые жили отшельниками и зачастую очень скучали в своих пещерах».
Тот факт, что слово «скука» появилось в письменной форме лишь в эпоху промышленной революции, вовсе не означает, что на протяжении веков люди не «скучали»; просто для описания тех же ощущений они использовали другую терминологию. Депрессия. Экзистенциальный кризис. Тошнота (так же назывался роман 1938 года Жан-Поля Сартра о философской скуке, моя любимая книга в старших классах школы, – не знаю, что это говорит обо мне).
Нынешний век нейронауки, когда мы только-только начинаем по-настоящему постигать возможности человеческого мозга, пересматривает феномен скуки, открывая в нем удивительные положительные стороны. Они и представляют особый интерес для нашего исследования. Но перед знакомством с современными концепциями этого загадочного и волшебного мира будет полезно совершить путешествие в прошлое.
Очень краткая история скуки
Как «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет»[6], так же и скука, как ее ни назови, останется скучной. Какой бы терминологией ни пользовались лингвисты, писатели и мыслители, все они на протяжении веков сталкивались с этим явлением. Моим гидом по истории скуки выступил Питер Тухи, профессор античной истории Университета Калгари, живо интересующийся этим феноменом, поскольку он якобы полностью отсутствует в Древнем мире. «Для меня всегда оставалось загадкой, почему древние греки, римляне и параллельные культуры ничего не говорят о скуке, – недоумевает Тухи. – Они считают это состояние в высшей степени обыденным, а потому и недостойным упоминания».
Первоначальный интерес Тухи вырос в целую книгу Boredom: A Lively History («Живая история скуки»), которая убеждает в том, что и в древних обществах не обошлось без скуки. Об этом свидетельствуют и высокие авторитеты (Сенека, описывающий скуку как болезнь), и низы (граффити на латыни, обнаруженное в Помпеях: «Стена! Как странно, что ты не рухнула под тяжестью скуки тех, кто исчеркал тебя»). Латинское taedia со временем превратилось в христианское acedia (уныние), «полуденный демон» вялости и беспокойства, уже в эпоху Возрождения ставшее грехом melancholia (меланхолии), чтобы потом найти успокоение во французской идее ennui (тоски).
Немецкий философ Артур Шопенгауэр описывал скуку как «блеклую тоску по некоему неопределенному объекту», в то время как Сёрен Кьеркегор, предпочитая называть ее бездействием, полагал, что это важнейшее состояние бытия и что «тот, кому оно неведомо, тем самым демонстрирует, что он не возвысился до человеческого уровня».
Но обратимся к современности. Немецкий психолог Мартин Дольманн проводит различие между скукой ситуативной и скукой экзистенциальной. С ним соглашается норвежский историк и философ Ларс Свендсен в своей основополагающей книге «Философия скуки»[7]. Оба мыслителя описывают ситуативную, или обыкновенную, скуку как слабое ощущение, вызванное временно неизбежными и предсказуемыми обстоятельствами вроде долгой поездки или унылой беседы на званом ужине. Справиться с ней несложно, поскольку вы знаете, что этим обстоятельствам рано или поздно придет конец.
Другое дело – экзистенциальная, или душевная, скука: мощное, невыносимое чувство пустоты, изоляции и отчуждения. Подобное депрессии, но все-таки иное. Правда, Тухи отмечает, что философы вроде Мартина Хайдеггера приветствуют эту невыносимую разновидность скуки, считая ее необходимым процессом, который ведет к более глубокому пониманию мира и места индивида в нем.
Не берусь судить, но очевидный дискомфорт последней разновидности скуки определенно помогает объяснить ее дурную репутацию. Когда я впервые поделилась с друзьями, родными и коллегами своим замыслом заново открыть миру скуку, они посмотрели на меня как на умалишенную. Как сказала моя подруга Мария Попова, создательница сайта Brain Pickings – непрерывно обновляющегося сборника познавательных и оптимистичных материалов широкой тематики из самых разных источников: «Мы относимся к скуке как к лихорадке Эбола, которая подлежит полному уничтожению».
Даже слушатели «Обращения к себе» слегка оторопели от моей идеи. Многие недоумевали: почему бы не назвать проект «грезами» или как-то еще, более обнадеживающе? Некоторые негодовали из-за того, что я выбрала объектом своих исследований банальную скуку. Я пыталась объяснить, что ощущение, которое мне довелось испытать, на самом деле не так безобидно. Оно вызывает внутренний дискомфорт и даже легкое отвращение, как сформулировал это Питер Тухи. Но я хотела реабилитировать скуку во всей ее многогранности и запутанности… а заодно и внушить терпимость к ней. Думаю, Кьеркегор и Хайдеггер одобрили бы мой порыв.
Мозгу не до скуки
«У каждого чувства есть цель с эволюционной точки зрения, – уверена доктор Сэнди Манн, психолог и автор книги The Upside of Downtime: Why Boredom Is Good (“Плюсы бездействия. Почему скука – это хорошо”). – Я хотела выяснить, зачем нам нужна такая эмоция, как скука: ведь она кажется деструктивной и бессмысленной».
