И она уселась в кресло, чтобы Наташа сделала ей укладку, потому что не любила терять время зря. Языки болтают, но руки-то свободны!
— Вадим Григорьевич, Вадим Григорьевич… Живет где-то рядом, мы уже выяснили, — вслух рассуждала Любочка, прижав ладони к щекам. — А работает кем? Он мне говорил когда-то, ой, голова дырявая… Ну!.. Что-то, как будто он писатель. Однажды он зашел, вот как сегодня, хотел постричься, а у меня вот-вот женщина должна была подойти на краску. Я говорю: вы зайдите вечером. А он говорит: вечером мне неудобно, я сейчас книжку пишу, из дома почти не выхожу, проходил мимо, подумал — заодно постригусь.
— Ага! — поддакнула Карина. — Он всегда заходил по пути, никогда не записывался заранее. Так бы у меня хоть телефон остался.
— Писателя легко найти, — заметила Вика. — Надо посмотреть в магазине, сейчас на всех книгах, на обложке, фотографии авторов помещают. Впереди или сзади.
— Вспомнила! — закричала Любочка. — Викуся, ты гений! Он книгу писал про какого-то другого писателя. Я еще сказала: выйдет книга — подарите обязательно. Там, наверное, ваш портрет на обложке будет с моей стрижкой, вот и я прославлюсь. А он говорит: подарю, конечно, но моего портрета там быть не должно, только того… как же писателя-то звали?
— Булгаков звали писателя, — произнесла Наташа, расчесывая Вику. — Слушай, тебе уже краситься пора, смотри — все корни темные… Булгаков Михаил Афанасьевич — ты меня еще тогда спросила, кто это. А я сказала, что ты серость, его сейчас даже в школе проходят.
— Так, может, он для школы книгу писал? Учебник? — предположила Вика и тут же обратилась к Наташе: — Покрась меня сейчас. У тебя кто-то записан?
— У меня смена уже кончается, — ответила Наташа. — И я сегодня задерживаться не могу. Мы с Юрой едем школьную форму покупать. Пусть Люба тебя покрасит.
— Люба покрасит! — хмыкнула Вика. — Люба сейчас пистолет в зубы и вперед — шпионов и мафию ловить. Посмотри на нее — глаза горят! Нос по ветру! Так что ж с книгой-то? Не подарил?
— Нет, — с сожалением ответила Любочка. — Не получилось. Все время говорил, забывает, в следующий раз принесет. А потом я сама забыла.
— А нам чем-нибудь поможет то, что он писал книгу про Булгакова? — спросила Лена.
— Еще как! Мы все книги про Булгакова проверим и найдем среди авторов Вадима. Да хоть по инициалам — Вэ-Гэ. А потом позвоним в издательство и спросим, что это за писатель, как его найти. Что-нибудь придумаем. Например, что мы учителя и хотим пригласить его выступить в школе…
— Глупости, — проговорила Наташа, складывая инструменты. — О Булгакове тонны книг написаны — ты их сто лет будешь проверять, пока дойдешь до своего Вэ-Гэ. И где проверять? В магазине на полке? Знаешь, сколько магазинов придется обойти. Или ты их все купишь? Это твоей зарплаты не хватит. Давай лучше так. У меня есть клиентка, учительница литературы. Как раз завтра она приходит. Я спрошу, что она порекомендует мальчику почитать по Булгакову в десятом классе. Какие недавно вышли хорошие книги.
— А если ваш Вадим плохую книгу написал? — ехидно заметила Марина Станиславовна. Она так и стояла посреди зала, давно уже намереваясь что-то сказать, но не успевала вставить слово.
— Наш Вадим плохую книгу нипочем не мог написать, — заявила Вика. — Такой мужик крутой весь из себя!
— Девочки, я смотрю, вы такие Шерлоки Холмсы, что просто мухи дохнут. Вот послушайте, что я вам скажу…
В этот момент у заведующей зазвонил телефон, и она бросилась в кабинет.
— Ну, я пошла, — сказала Наташа. Она уже стояла у выхода в белой ветровке с длинным серебристым зонтиком за спиной. Лена с завистью подумала, что такие люди, как Наташа, всегда берут с собой зонтик, даже если обещанного дождя не было уже неделю. И они, эти люди, обычно под дождь не попадают, в отличие от тех растяп, которые ходят без зонта.
— Любаш, я завтра с утра. Если нужно поговорить с учительницей, позвони мне домой или тут записку оставь у Карины. И не переживай ты так — смотри, вся взъерошенная. Пообедать не забудь. Девочки, проследите за ней.
Наташа упорхнула под звон колокольчика. Любочка закончила смешивать краску и стала наносить ее Вике на волосы, о чем-то напряженно думая. Лена решила не мешать. Она отошла к столу администратора и еще раз проверила, что на пять часов вечера у нее назначена чистка лица и маска, а на половину седьмого — массаж. Первые клиенты. Жуть!
Любочка знала, кто такой Булгаков. Но знала очень давно. С тех пор она постаралась многое забыть, и Булгаков попал в общую кучу воспоминаний, выброшенных в корзину раз и навсегда.
О Булгакове часто говорили друзья ее мужа много лет назад, в их тесной прокуренной кухоньке. Во время этих бесед Люба в основном молчала, но при необходимости была готова вставить какое-нибудь уместное замечание. Она читала Булгакова, смотрела Феллини и знала, что похожа на Джульетту Мазину. Именно поэтому на нее обратил внимание Стас, будущий гениальный, но пока не признанный художник. Ради него она готова была прочитать еще сорок тысяч умных книжек и посмотреть все фильмы Феллини, Антониони, Висконти, Бергмана и Куросавы. Хотя ей больше нравилась «Москва слезам не верит» и романы Сидни Шелдона.
Но вся эта наука ей не пригодилась. Во время кухонных посиделок Любочка обычно хлопотала у плиты или устраивалась у Стаса на коленях, зарывалась лицом в его густые нестриженые волосы, пропахшие, как и весь дом, свежей масляной краской, и ей было абсолютно все равно, о чем говорят вокруг.
Художники и их манерные подруги тоже мало внимания обращали на тихую парикмахершу. Она поила их чаем, кормила домашними борщами, пекла пирожки, вытряхивала пепельницы, до краев полные окурков, и выслушивала по телефону мамины крики о том, что эту шарашку надо гнать в три шеи вместе с ее паразитом-мужем. Слово «муж» мама выговаривала с презрительным шипением, подчеркивая, что этот статус пристал никчемному Стасу как корове седло.
Они жили на Любочкины парикмахерские заработки. Стас не работал, вернее, не ходил ни на какую службу и зарплату, естественно, тоже не приносил. Целыми днями он писал гениальные картины в «мастерской», выгороженной ширмами из их единственной комнаты. Люба считала эту ситуацию не просто правильной, а единственно возможной. Она благодарила судьбу за счастье находиться рядом с таким талантливым и — о чем она ему никогда не говорила, но лелеяла эту радость в своей душе — таким потрясающе красивым мужчиной.
Из-за ширм в комнате был пыльный полумрак и стоял неистребимый дух масляных красок, ацетонового растворителя и табачного дыма. Любочке казалось, что он никогда не выветрится из ее ноздрей, волос, одежды. Долгие годы спустя запах ремонта или свежевыкрашенной скамейки пинком возвращал ее в прошлое, как мяч, запущенный в ворота тяжелой ногой форварда. Долгие годы она ненавидела ремонт.
Мама кричала, что «этот гад» ее травит, но Любочка и под страхом смерти не согласилась бы как-то ограничить творческий процесс и заявить свои права на свет и свежий воздух. Беременная, она лишь старалась не ходить на кухню, где курили, а после рождения Насти попыталась прекратить круглосуточные визиты гостей. Тогда Стас и начал ее бить.
