Стояли звериОколо двери.Они стучали,Их не пускали…
И сразу же Артем узнал двух пацанят, которых мельком, сквозь склизкую пленку дождя видел за стеклами ментовского «жигуленка». Осторожно, чтобы не напугать ребятишек, он пролез сквозь кусты. Мальцы прервали игру, выжидательно повернувшись к материализовавшемуся за их спинами дядьке. И Казарин тут же об этом пожалел. Он никак не мог вспомнить продолжения считалки, которую только что повторяли мальчишки. Память услужливо подсунула ему ощущения и запахи детства – но не слова. А ему почему-то вдруг стало важно вспомнить именно слова.
Артем потряс коротко стриженной головой, чтоб прогнать наваждение. А потом оглядел ребят. Замызганная ручонка старшего пацаненка сжимала цевье самодельного деревянного автомата с ржавой консервной банкой, присобаченной снизу вместо магазина. «Бычки в томате», – прочитал Казарин на порыжевшем обрывке этикетки. Наверное, автомат стрелял рыбными хвостиками, скользкими от кровавой томатной дрисни. На расщепленном прикладе были выжжены кривые буковки: «Славик».
– Славик, а расскажи-ка мне, кто тебе такую замечательную пушку соорудил? – сказал Казарин и ободряюще улыбнулся пацаненку.
Тот помусолил палец, потер им измазанное зеленкой колено, помолчал, потом насупился и неожиданно проговорил басом:
– Это не пушка, а автомат пэ-пэ-ша! Это мне брательник Саня сделал, когда в армию уходил! Он теперь в Афгане воюет…
При упоминании об Афгане Артем поморщился, словно от зубной боли.
– Классно получилось, – заверил он затем, мучительно борясь с вновь накатившим желанием спросить про считалку. – Молодчина твой брательник Саня. А у вас кто победил сегодня?
– Наши наваляли фашикам! – высунулся вперед младший пацаненок, но тут же стушевался и спрятался за спину Славика. Казарина явственно обдало запахом подсохшего говна.
– Вот это правильно, – кивнул головой он. – Это верно. Наши всегда побеждают фашиков…
– А тех фашиков, что Ленку к дереву привязали, поймают? – вновь высунулся младший, но старший цыкнул на него, и тот опять проворно юркнул за его спину.
– Поймают, обязательно поймают, – серьезно ответил Артем (а в голове все крутилось: «Стояли звери…»). – Но нужна ваша помощь, ребята. Вы Лену хорошо знаете? (Он хотел, было, сказать: «знали», но почему-то передумал.)
– Ленка – Вальки Котихи дочка. В нашей школе учится, – ответил старший мальчик: он тоже говорил о погибшей в настоящем времени.
Теперь кое-что прояснилось – но далеко не все, конечно. «Котами» и «котихами» на местном диалекте именовали тех, кто перманентно нырял без акваланга на самое донышко граненого стакана. Пёс его знает, чем провинились несчастные Барсики и Мурки, чтобы заслужить столь сомнительных претендентов на членство в славном семействе кошачьих. Но название прижилось, и «аквалангисты» чувствовали себя в этом «животном» статусе прекрасно, таская звериную кличку даже с некоторой гордостью, что твои графья – фамильный титул («Стояли звери…» – вновь мелькнуло на задворках памяти). Аквалангистка Валька фон Кот, ухмыльнулся про себя Артем. И никакой тебе кессонной болезни. Ладно, хоть с опознанием трупа проблем не предвидится.
– Где живет, знаете? – спросил он ребят.
Старший поковырял грязным пальцем в носу и ответствовал:
– Они на Сортировке живут, в крайнем бараке у переезда.
Сортировкой именовался самый криминальный район города, вплотную прилегавший к парку. Звался он так потому, что ему дала начало сортировочная станция, где перетасовывались поезда, тащившие из чрева огромной страны лес, уголь и прочее сырье. На западной границе древесина волшебным образом превращалась в импортные консервы и зерно, которые поддерживали жизнь в исполинском теле дышавшего на ладан государства. Но обыватели Светлопутинска чаще именовали столь важный район пренебрежительно – Сорти́ровкой. Райончик и правда попахивал, как заправский колхозный нужник – дерьмом и беспросветной нищетой.
– А Валька Котиха с кем живет? – спросил Казарин. – Отчим у Лены есть?
Артем догадался, что отцом тут явно и не пахло.
– Она с Жаном сексуется, – важно сообщил старший пацан, старательно выговорив «взрослое» слово.
Казарин озадаченно почесал светлый ежик на затылке: ладно, сейчас некогда, позже разберемся, что за Жан такой. Француз, что ли? Наверное, кличка.
– А вы когда в парк пришли? Утром? Кого-нибудь чужих встретили? – Артем круто сменил тему.
– Не-а, – твердо ответил старший. А младший уточнил, все так же выглядывая из-за спины товарища и обдавая Казарина стойким фекальным ароматом:
– Никого, только дядя Петя был.
Старший тут же одернул его:
– Тебя же про чужих спрашивают, дурик!
– Постой, малыш. – Артем стал предельно серьезен. – А кто это – дядя Петя?
– Дядя Петя фокусы показывает! – Глаза у мальца загорелись. – У него писька по воздуху летает, как муха! И карты! А еще он может рубашку снять, не расстегивая пиджака!
– У него брелок в виде пиписьки, – пояснил старший мальчик. – Дядя Петя здесь, рядом, в рабочем поселке живет. Он тут часто гуляет. Он с пацанами – как ровня. А фокусы дядя Петя Занюхин и правда классные знает! У него пятак в рубль превращается!
– Надо же, – удивился Казарин. – Все на свете отдал бы, лишь бы научиться пятаки в рубли превращать. Может, мне б тогда как раз до получки хватало, в долги б залезать не пришлось. А как бы разыскать этого дядю Петю? Вдруг он и меня научит своему замечательному трюку…
* * *
Артем хлопнул дверцей ментовского «газика», разбудив дремавшего в машине Стрижака.
– Одежду нашли? – поинтересовался он у сонного майора.
– Не всю, – зевнул Стрижак, протирая вместо глаз свои выдающиеся уши. – Куртку и портфель в двенадцати метрах обнаружили, под елкой. Рядом, в куче мусора, резиновые сапоги. С Винни-Пухом на голенищах. Еще метров через двадцать – пакет со сменкой. А вот белье найти так и не удалось. Видать, этот упырь его с собой забрал. Так сказать, на память.
– Сексуальные маньяки нередко сохраняют при себе своеобразные фетиши – личные вещи своих жертв. Чаще всего роль подобного «трофея» выполняет нижнее белье. Потом убийцы на сексуальной почве переодеваются в него и онанируют, как бы заново переживая приятно волнующие их события… – проговорил хрипловатый надтреснутый голос с заднего сиденья, и Казарин вздрогнул: